Как свистят академики

Был в Советском Союзе такой научный кадр — академик Лихачёв. Писал он хорошие книжки про русскую литературу и русскую культуру, работал на совесть, занимался любимым делом и другим людям пользу приносил. Советская власть таких ребят привечала, потому академик Лихачёв был увешан медалями, как новогодняя ёлка шариками, причём выше всех прочих медалек висела Звезда Героя Соцтруда, самая ценная из всех советских наград, круче (если кто не помнит) была только Звезда Героя СССР.

Был в биографии Героя Соцтруда один неприятный эпизод. В 1928-м году будущего Героя упекли на Соловки, за участие в контрреволюционной организации. Впрочем, будущий Герой на Соловках вёл себя очень хорошо и прилично, встал на путь исправления, всячески демонстрировал лояльность как Рабоче-Крестьянской Власти вообще, так и лагерной администрации в частности, потому и вышел на волю по УДО. На воле будущий Герой больше ни в какие антисоветские блудни не лез и тихонько занимался себе наукой. В 1936-м году судимости с будущего Героя сняли, он облегчённо вздохнул и не вспоминал о своём тюремном опыте до самого 1991-го года.

А в 1991-м году в стране произошёл контр-революционный переворот и все засухарившиеся враги Советской власти начали поспешно вспоминать о своих контр-революционных заслугах, чтобы подольститься к новым Хозяевам Жизни. Выползли из помойных ям всякие ветераны-бандеровцы, заслуженные эсэсовские легионеры, лесные братья и другая нечисть — выползли и начали дружно вопить о том, какая Советская власть была злая и как она Лучших Людей Нации загнала в помойные ямы.

К этому вот помойному хору присоединился и наш синегубый Герой Соцтруда. Он накатал мемуары, в которых, помимо прочего, красочно описал свои стрррашные стрррадания «за Красным хозяином».

Правда, в Новой России, спасённой от гнёта поганых коммуняк, интерес к биографии академика Лихачёва скоро пропал — за весёлыми событиями 90-х годов расейским читателям стало как-то не до «стррраданиев» вековой давности, ведь у самих-то читателей (ан масс) жизнь стала состоять из страданий и превозмоганий чуть менее, чем полностью. Да и научные книжки Лихачёва перестали пользоваться широким спросом: соотечественники судорожно пытались «вписаться в рынок», потому читали не всякие бесполезные опусы о древнерусской культуре, но — хорошие, полезные книжки вроде популярного руководства «Как стать миллионером за 10 простых шагов». А отдыхая от погонь за миллионом, соотечественники академика-антисоветчика тоже как-то не особо хотели читать исследования о национальном самосознании Древней Руси или воспоминания о тюремном быте Соловецкого Лагеря Особого Назначения, отдавали предпочтение лёгкому, ненапряжному чтиву — Марининой, Улицкой, Донцовой и т.п. дерьму «палп фикшн», типа «Обожжённые зоной: Месть отморозков».

Между прочим, зря читатели так. По части фантазии г-н Лихачёв той же Донцовой даст 500 очков форы и всё равно победит с разгромным счётом. Такой этот дедушка был выдумщик, так он изобретательно и задорно врал, что даже старина Солжи Ницын со своим «ГУЛагом-Архипелагом» местами покуривает.

Давайте, товарищи читатели, разберём отрывочек из лихачёвских мемуаров. В этом отрывочке Лихачёв повествует о своём аресте и о пребывании в ДПЗ (советский СИЗО). Текст Лихачёва, комментарии мои. Приготовьтесь, товарищи читатели. Сейчас вас обожжёт жгучей ПравдойЪ о страшном и кровавом коммуняцком GULAG! Итак, в одном чёрном-чёрном городе был чёрный-чёрный дом, а в чёрном-чёрном доме была чёрная-чёрная комната, а в этой чёрной-чёрной комнате стояли чёрные-чёрные часы и вот, как-то раз…

В начале февраля 1928 г. столовые часы у нас на Ораниенбаумской улице пробили восемь раз. Я был один дома, и меня сразу охватил леденящий страх. Не знаю даже почему.

Я слышал бой наших часов в первый раз. Отец не любил часового боя, и бой в часах был отключен еще до моего рождения. Почему именно часы решились в первый раз за двадцать один год пробить для меня мерно и торжественно?

Муа-ха-ха-ха-ха! Это всё потому, что к чёрному-чёрному дому г-на Лихачёва уже выехал чёрный-чёрный гроб на колёсиках, то есть воронок, набитый чёрными-чёрными чекистами! А ведь общеизвестно, что при приближении чекистов часы сходили с ума, электрические лампочки перегорали и взрывались, солнышко скрывалось за тучами, птички дохли прямо в полёте и падали с небес на землю, собачки скулили, поджимали хвосты и забивались в тёмные углы, а православные иконы начинали плакать кровавыми слезами.

Ну, как вам начало, товарищи читатели? Внушает? Погодите, это только присказка. Сказка будет впереди!

Восьмого февраля под утро за мной пришли: следователь в форме и комендант наших зданий на Печатном Дворе Сабельников. Сабельников был явно расстроен (потом его ожидала та же участь), а следователь был вежлив и даже сочувствовал родителям, особенно, когда отец страшно побледнел и повалился в кожаное кабинетное кресло. Следователь поднес ему стакан воды, и я долго не мог отделаться от острой жалости к отцу. Сам обыск занял не много времени. Следователь справился с какой-то бумажкой, уверенно подошел к полке и вытащил книгу Г.Форда «Международное еврейство» в красной обложке. Для меня стало ясно: указал на книгу один мой знакомый по университету, который ни с того ни с сего заявился ко мне за неделю до ареста, смотрел книги и все спрашивал, плотоядно улыбаясь, — нет ли у меня какой-нибудь антисоветчины. Он уверял, что ужасно любит эту безвкусицу и пошлость.

Запомни, товарищ читатель, если твой знакомый интересуется, нет ли у тебя в квартире запрещённых к хранению предметов — сразу присмотрись к такому знакомому повнимательнее. И если заметишь, что знакомый, задавая скользкий вопрос, «плотоядно улыбается», «по-звериному скалится», «сатанински хохочет» и вообще ведёт себя как опереточный злодей — никаких запрещённых предметов такому зловещему знакомому не показывай, сразу гони его в шею, а «запреты» доставай из «нычек» и смывай в унитаз: скоро у тебя обыск будет, инфа 146%.

Мать собрала вещи (мыло, белье, теплые вещи), мы попрощались. Как и все в этих случаях, я говорил: «Это недоразумение, скоро выяснится, я быстро вернусь». Но уже тогда в ходу были массовые и безвозвратные аресты.

Однако, наш будущий академик был оптимистом! Ну, или он просто УК РСФСР не читал. Часть 7-я статьи 59-й УК РСФСР — «Пропаганда или агитация, направленные к возбуждению национальной или религиозной вражды или розни, а равно распространение или изготовление и хранение литературы того же характера влекут за собой — лишение свободы на срок до двух лет». А «Международное еврейство» Форда — как раз и есть подрывная литература. Вот цитаточка из книжки старого доброго Генри:

Революция является воплощением еврейской воли к власти; политические партии социалистов, демократов и свободомыслящих есть лишь орудия этой воли. Так называемая «диктатура пролетариата» есть диктатура евреев по преимуществу… Как развернутся события в Германии, предсказать еще трудно. Надо думать, что немцы окажутся на высоте положения и найдут нужные и честные средства в борьбе за власть. В том же, что наступит в России, едва ли можно сомневаться: с наступлением нового там переворота, трепет ужаса прокатится по всему миру.

Вопчем, только за гугнокнижку Форда — которую обвиняемый, к слову, не просто хранил, но и давал почитать всем желающим — Лихачёв мог рассчитывать минимум на годик общего режима. А ведь «в активе» у Димона был ещё доклад о старой русской орфографии, «попранной и искажённой врагом Церкви Христовой и народа российского». То есть Димон публично рассказывал, что большевики упразднили всякие «яти», «еры» и «ижицы» потому, что ненавидели русский народ и Православие. Это уже статья 58-я, часть 10-я — антисоветская агитация с использованием религиозных и национальных предрассудков масс. Вплоть до расстрела за такое полагалось по УК РСФСР.

И — правильно полагалось, ПМСМ. Посмотрите на современную Украину и современную Сирию, вспомните историю развала Югославии и Ливии, вспомните погромы 90-х годов в Таджикистане и Узбекистане — вот к чему приводит подрывная агитация с использованием национальных и религиозных предрассудков. Такое надо «тормозить», пока дело ещё ограничивается сравнительно безвредными кружками студентов-«интеллектуалов», ругающих «ворогов нацii» и «неверных свиней». Когда дело дойдёт до погромов — остановить его станет намного сложнее.

И вот наш Лихачёв, имея на носу две статьи, из которых одна расстрельная, с уверенностью говорит, что встрял по недоразумению. Наглец, однако! Подрывную литературу хранил? Хранил. Погромные лекции читал? Читал. Так в чём «недоразумение»-то?

На черном фордике, только-только появившемся тогда в Ленинграде, мы проехали мимо Биржи. Рассвет уже набрал силу, пустынный город был необычайно красив. Следователь молчал. Впрочем, почему я называю его «следователь». Настоящим следователем у меня был Александр (Альберт) Робертович Стромин, организатор всех процессов против интеллигенции конца 20-х — начала 30-х гг., создатель «академического дела», дела Промпартии и пр. Впоследствии он был в Саратове начальником НКВД и расстрелян «как троцкист» в 1938 г.

Тут фантазия старенького академика дала сбой. Ведь любому рукопожатному интеллигенту понятно, что виновник злоключений Димона — лично Сталин. Чего было мелочиться и объявлять своим гонителем какого-то там Стромина? К слову: Александр Стромин был расстрелян вовсе не «как троцкист». За троцкизм сам по себе — никого не расстреливали. Не было в советском УК статьи, карающей за троцкизм. Вот если троцкист начинал заниматься терроризмом, например, то тогда — да, могли его и расстрелять.

Чекист Стромин был расстрелян (если верить данным справочника «Кто руководил НКВД» 1999-го года издания) за то, что «являлся участником к/р организации и создавал видимость борьбы с правыми и троцкистами, в действительности же привлекал к ответственности невинных людей». И где тут «за троцкизм»? А просто Лихачёв хочет лишний раз показать, что в СССР расстреливали исключительно «ни за что».

После личного обыска, при котором у меня отобрали крест, серебряные часы и несколько рублей, меня отправили в камеру ДПЗ на пятом этаже — дом предварительного заключения на Шпалерной (снаружи это здание имеет три этажа, но во избежание побегов тюрьма стоит как бы в футляре). Номер камеры был 273: градус космического холода…

…Пожалуй, эта камера, в которой я просидел ровно полгода, была действительно самым тяжелым периодом моей жизни. Тяжелым психологически. Но в ней я познакомился с огромным числом людей, живших по совсем разным принципам. Упомяну некоторых из моих сокамерников. В «одиночке» 273, куда меня втолкнули, оказался энергичный нэпман Котляр, владелец какого-то магазина. Его арестовали накануне (это был период ликвидации НЭПа).

Ну да, ведь каждому неполживому историку известно, что НЭП сворачивали — бросая в застенки нэпманов. Бгггг. На самом же деле ликвидация НЭП вовсе не означала ликвидации нэпманов, точно так же как ликвидация кулачества не равносильна уничтожению кулаков, а ликвидация буржуазии не тождественна убийствам буржуев. Класс есть общность людей, порождённая определёнными производственными отношениями. И уничтожить класс можно — только уничтожив породившие его отношения, никак иначе.

Советский УК за принадлежность к нэпманам не карал. Так что «энергичного» Котляра посадили не за владение магазином (как можно подумать, почитав враки Лихачёва), а за что-то ещё. Может, он налоги не платил, или взятку кому-то не тому сунул, или сырьём спекулировал — это наиболее «популярные» среди нэпманов преступления. А может, посадка Котляра вапче ничего общего с его бизнесом и с НЭП не имела, может он жену по пьяной лавочке зарезал, или — как Лихачёв — погромные речи произносил. Вот так наш академик напишет строчку, а для разоблачения этой строчки нужно целый абзац написать. На том стоит антисоветская пропаганда! Впрочем, вернёмся к Лихачёву и его энергичному сокамернику:

Он сразу же предложил мне навести чистоту в камере. Воздух там был чрезвычайно тяжелый. Покрашенные когда-то масляной краской стены были черны от плесени. Стульчак был грязный, давно не чищенный. Котляр потребовал у тюремщиков тряпку. Через день или два нам бросили чьи-то шерстяные кальсоны. Котляр предположил — снятые с расстрелянного.

Экая проницательность! Прям Херлок Шолмс какой-то! Взглянув на кальсоны, герои поняли, что эти подштанники были сняты с расстрелянного. А принюхавшись, ещё и вычислили: владелец кальсон был невиновен, большевики расстреляли бедолагу ни за что.

Вот непонятно — у Лихачёва, по его же словам, была с собой целая сумка с бельём и тёплыми вещами. Почему было не порвать на тряпку чистые кальсоны? Вот жеж жадный шмоточник — он лучше будет два дня дышать плесенью и ждать чужих обдристанных кальсон, чем свои собственные подштанники на Общак пожертвует!

Ещё непонятно — насколько я помню жизнь за решёткой, тюремщики всегда сами следят за тем, чтобы в камерах у зэков была чистота. И если зэки недостаточно тщательно убираются — следуют всякие-разные санкции. ЕМНИП, чистоту полов в камере начальнички проверяли каждый день. Не потому, что мусора такие вот вредные и придирчивые. А потому, что так надо. Антисанитария = болезнь. В условиях большой скученности людей болезнь = эпидемия. Особенно в описываемое Лихачёвым время, когда антибиотиков ещё не изобрели. Так почему тюремщики целых два дня не давали Димону тряпки?

У меня есть версия. Понимаете ли, очень Димону хотелось показать, как сильно он настрррадался от коммуняк. В реальной жизни, как я понимаю, стррраданий ему выпало не шибко много. Вот врун-ордененосец и норовит из каждой мелочи отдельную трагедию соорудить. Вы гляньте, чего он насочинял про уборку в камере:

Подавляя в себе подступавшую к горлу рвоту, мы принялись оттирать от плесени стены, мыть пол, который был мягок от грязи, а главное — чистить стульчак. Два дня тяжелой работы были спасительны. И результат был: воздух в камере стал чистым.

Два дня??? Они вдвоём отмывали одиночную камеру ДВА ДНЯ?! Эта камера что, размером со стадион была?! И что за «стульчак» такой — в изоляторе, в 1928-м году? Камера была оборудована унитазом?! Вот это повезло! Солженицын сидел в столичном изоляторе в конце сороковых годов — и то гадил не в унитаз со стульчаком, а в обычную кондовую парашу. Может, в лихачёвской камере ещё и душ был?

Третьим втолкнули в нашу «одиночку» профессионального вора. Когда меня вызвали ночью на допрос, он посоветовал мне надеть пальто (у меня с собой было отцовское теплое зимнее пальто на беличьем меху): «На допросах надо быть тепло одетым — будешь спокойнее». Допрос был единственным (если не считать обычного заполнения анкеты перед тем). Я сидел в пальто, как в броне. Следователь Стромин (организатор, как я уже сказал, всех процессов конца 20-х — начала 30-х гг. против интеллигенции, — не исключая и неудавшегося «академического») не смог добиться от меня каких-либо нужных ему сведений (родителям моим сказали: «Ваш сын ведет себя плохо»). В начале допроса он спросил: «Почему в пальто?». Я ответил: «Простужен» (так научил меня вор). Стромин, видимо, боялся инфлуэнцы (так называли тогда грипп), и допрос не был изматывающе длинным.

Товарищи читатели, кто из вас понял, зачем нужно было Лихачёву одевать зимнее пальто на допросы — милости прошу в каменты. Поясните мне, дураку, что это за «хитрый план» такой. Я вот в упор не понимаю. Или уголовник над студентом прикололся просто?

А касаемо своего «плохого поведения» — Лихачёв снова врёт. Как я уже упоминал выше, ему за его преступления полагалась суровая кара, вплоть до расстрела. А получил Димон — всего-навсего пятёру. Стало быть, можно с известной уверенностью предположить, что вёл он себя хорошо, со следствием сотрудничал и не запирался особо. Видимо, на первом же допросе прям до седла и раскололся, потому допрос и стал «единственным». Хотя в 91-м году Лихачёву, понятно, хотелось выглядеть крутым «отрицалой», который посылал мусоров лесом, шатал режЫм и на всех допросах молчал, как партизан. Но мы-то знаааем…

Потом в камере попеременно были: мальчик китаец (по каким-то причинам в ДПЗ сидело в 1928 г. много китайцев), у которого я безуспешно пытался учиться китайскому; граф Рошфор (кажется, так его фамилия) — потомок составителя царского положения о тюрьмах; крестьянский мальчик, впервые приехавший в город и «подозрительно» заинтересовавшийся гидропланом, которого никогда раньше не видел. И многие другие.

Ага, вот опять. Несчастного «крестьянского мальчика» посадили за то, что он на гидроплан смотрел. Ох уж это большевистское зверьё! Летали повсюду на своих гидропланах, а если какой прохожий бросал на них взгляд — немедленно волокли любопытного зеваку в застенок и расстреливали за шпионаж. Потому опытные советские граждане, заслышав шум авиамоторов, немедленно бросались на землю и закрывали глаза руками — во избежание. Прям как в средневековом Багдаде было! «Кто посмотрит на царевну Будур»…

Интерес ко всем этим людям поддерживал меня. Гулять полгода водил нашу камеру «дедка» (так мы его звали), который при царском правительстве водил и многих революционеров. Когда он к нам привык, он показал нам и камеры, где сидели разные революционные знаменитости. Жалею, что я не постарался запомнить их номера.

Ишь ты, а я у Солженицына читал, что всех царских офицеров после революции расстреляли злые большевики. А всех царских жандармов и тюремщиков расстреляли аж по два раза, чтобы отомстить. Ан вот оно как было на самом деле — царские тюремщики не только на воле ходили, они ещё и охраняли политзэков в гэпэушном изоляторе! Кстати, вместо охраны они опасным политпреступникам устраивали экскурсии по изолятору — вопиющий непрофессионализм! Когда арестантов водят по тюрьме, им при каждой остановке велят стать лицом к стене. Это специально делается, чтобы арестант поменьше осматривался и поменьше запоминал окружающую обстановку. А лихачёвский «дедка» явно вредителем был. Экскурсовод хренов! Где, сцк, его бдительность?!

Был «дедка» суровый служака, но он не играл в любимую игру стражников — метлами загонять друг к другу живую крысу. Когда стражник замечал пробегающую крысу на дворе, он начинал ее мести метлой — пока она не обессилит и не сдохнет. Если находились тут же другие стражники, они включались в этот гон и с криками гнали метлой крысу друг к другу — в воображаемые ворота. Эта садистская игра вызывала у стражников необычайный азарт.

Ах, проклятые коммуняки! Бедненькую крыску замучили! Такая вот у них садистская натура. То энергичного нэпмана замучают, то невинного крестьянского мальчика затерзают, а когда поблизости нет ни предпринимателей, ни пейзанских деток — этим краснопузым извергам и крыса сойдёт.

Только одно непонятно — а чего это «стражники» делали в тюремном дворе с мётлами? Вот в моё время контролёры ходили с дубинками, а подметали двор — зэки из числа хозобслуги. Видимо, во времена Лихачёва всё было по-иному, тогдашние контролёры ещё и дворниками подвизалсь, по совместительству. Странно, что «стражники» только двор подметали, могли бы и полы в камерах помыть. Может, по ходу влажной уборки поймали бы пару тараканов, чтоб потом всласть над ними поизмываться — ноги поотрывать, усы подпалить… Ну, знаете — коммунизм!

Крыса в первый момент пыталась вырваться, убежать, но ее мели и мели с визгом и воплями.

Догнать крысу — непросто, это очень быстрая тварь. Как я понимаю, тюремщики в раннем СССР были исключительно резкими и шустрыми ребятами. Порхали, как бабочки.

Ещё, как я понимаю, тюремное начальство в те времена было куда либеральнее нонешнего. Представляю хозяина зоны — что бы он сделал, если бы увидел контролёров, которые в рабочее время «с визгом и воплями» гоняют крысу метлой? Он бы рацию об головы этих олухов разбил, а потом перевёл бы их обоих дежурить в ПКТ, на полгодика. Им надо за зэками следить, а не развлекаться, да ещё таким дебильным способом!

Наблюдавшие за этим из-под «намордников» в камерах заключенные могли сравнивать судьбу крысы со своей.

То есть Лихачёв «понаблюдал» за играми тюремщиков и осознал, что он — гадская крыса, которую надо гнать поганой метлой? Самокритичненько!

Спустя полгода следствие закончилось, и меня перевели в общую библиотечную камеру… Там для развлечения мы попеременно делали «доклады» с последующим их обсуждением. Неистребимая в русской интеллигенции привычка к обсуждению общих вопросов поддерживала ее и в тюрьмах, и в лагерях. Доклады все были на какие-либо экстравагантные темы, с тезисами, резко противоречащими общепринятым взглядам… Выступал с докладом и я. Тема моя была о том, что каждый человек определяет свою судьбу даже в том, что могло показаться случаем. Так, все поэты-романтики рано погибали (Ките, Шелли, Лермонтов и т.д.). Они как бы «напрашивались» на смерть, на несчастья. Лермонтов даже стал хромать на ту же ногу, что и Байрон. Относительно долголетия Жуковского я высказал тоже какие-то соображения. Реалисты, напротив, жили долго. А мы, следуя традициям русской интеллигенции, сами определили свой арест. Это наша «вольная судьба».

Всё правильно и логично. Вот Лихачёв — реально сам себе «выпросил» срок. Если регулярно нарушать действующий УК, то рано или поздно тебя посадят — тоже мне, «открытие»!

В библиотечной камере, куда по окончании следствия собирали людей, ожидавших срока, я увидел сектантов, баптистов (один из них перешел нашу границу откуда-то с запада и ожидал расстрела, не спал ночами)

И чего ж вы, сволочи бессердечные, не успокоили несчастного баптиста? Статья 84-я УК РСФСР: «Выезд за границу или въезд в Союз С.С.Р. без установленного паспорта или разрешения подлежащих властей — принудительные работы на срок до одного года или штраф до пятисот рублей». Никто этого баптиста не собирался расстреливать… Разве что, он при попытке незаконно пересечь границу — пару пограничников прикастрюлил?

сатанистов (были и такие), теософов, доморощенных масонов (собиравшихся где-то на Большом проспекте Петроградской стороны и молившихся под звуки виолончели; кстати, — какая пошлость!). Фельетонисты ОГПУ «братья Тур» пытались время от времени вывести всех нас в смешном и зловредном виде (о нас они опубликовали в «Ленинградской правде» пересыпанный ложью фельетон «Пепел дубов», о других — «Голубой интернационал» и пр.). О фельетоне «Пепел дубов» вспоминал впоследствии и М.М.Бахтин.

Не знаю, как там с фельетоном братьев Тур, но вот сам Лихачёв прям из кожи вон лезет, чтобы в своих мемуарах выставить самого себя «в зловредном виде», чтобы показать, как он был вреден и опасен для советской власти. Одновременно наш академик стремится выглядеть «безвинно пострадавшим от Кровавой Гэбни». В итоге Димон просто выставляет себя на посмешище. Причём выставляет так эффективно, как никаким «фельетонистам ОГПУ» и не снилось. Вот воистину — не нужно было антисоветчикам рты затыкать, нужно было, напротив, слово им дать. Чтобы они сами расчехлились по-полной программе!

Объединились и наши родные, встречаясь на передачах и у различных «окошечек», где давали, а чаще не давали, справки о нас. Советовались — что передать, что дать на этап, где и что достать для своих заключенных. Многие подружились. Мы уже догадывались — кому и сколько дадут. Однажды всех нас вызвали «без вещей» к начальнику тюрьмы. Нарочито мрачным тоном начальник тюрьмы, как-то особенно завывая, прочел нам приговор. Мы стоя его слушали. Неподражаем был Игорь Евгеньевич Аничков. Он с демонстративно рассеянным видом разглядывал обои кабинета, потолок, не смотрел на начальника и, когда тот кончил читать, ожидая, что мы бросимся к нему с обычными ламентациями: «мы не виноваты», «мы будем требовать настоящего следствия, очного суда» и пр., Игорь Евгеньевич, получивший 5 лет, как и я, подчеркнуто небрежно спросил: «Это все? Мы можем идти?» — и, не дожидаясь ответа, повернул к двери, увлекая нас за собой, к полному недоумению начальника и конвоиров, не сразу спохватившихся. Это было великолепно!

Сценку Лихачёв действительно описал «великолепную». Зэки ведут себя в кабинете Хозяина — как в собственной квартире. Хотят — стоят и слушают. Надоело слушать — развернулись и ушли. Тоталитаризм, однако! Полнейший. Вот теперь, при Демократии и Свободе, зэки обязаны тюремное начальство слушаться, иначе им придётся несладко…

Заодно пользуюсь случаем, чтобы исправить некоторые неточности, сообщаемые О.В. Волковым в книге «Погружение во тьму» (Париж, 1987. С. 90–94). И. Е. Аничков имел не 3 года лагерного срока, а 5 лет, и после «освобождения» в 1931 г. скитался по ссылкам так же, как и сам О. В. Волков. После смерти Сталина И. Е. Аничков вернулся в Ленинград, где несколько лет преподавал в Педагогическом институте, подвергаясь постоянным «проработкам» за нежелание признавать «новое учение о языке» Н. Я. Марра и марксистское учение в целом. Его мать Анна Митрофановна Аничкова никогда профессором университета не была, жила частными уроками и преподаванием языков в частном же «Фонетическом институте» С. К. Боянуса и умерла весной 1933 г. в коммунальной квартире на Французской набережной.

А как так получилось, что Аничков с Волковым после освобождения «скитались по ссылкам», а Лихачёв вернулся домой как ни в чём не бывало? Как получилось, что Аничков устроился на работу только после смерти Сталина, а Лихачёв и при Сталине нормально себя чувствовал — судимости с него сняли, тусовался в Академии, получал премии и медальки? Как получилось, что Аничкова без конца прорабатывали, а Лихачёва — нет? Видать, Лихачёв «марксистское учение» таки нормально признал? Подозрительно это, г-н Лихачёв. Э-эх! А ещё диссидент-антисоветчик! Стыд и срам! Ну, зато не помер в коммунальной квартире.

Недели через две после вынесения приговора нас всех вызвали «с вещами» (на Соловках выкрикивали иначе: «Вылетай пулей с вещишками») и отправили в черных воронах на Николаевский (теперь Московский) вокзал. Подъехали к крайне правым путям, откуда сейчас отправляются дачные поезда. По одному мы выходили из «черного ворона», и толпа провожавших в полутьме (был октябрьский вечер), узнавая каждого из нас, кричала: «Коля!», «Дима!», «Володя!». Толпу еще не боявшихся тогда родных и друзей, просто товарищей по учению или службе, грубо отгоняли солдаты конвойного полка с шашками наголо. Два солдата, размахивая шашками, ходили перед провожавшими, пока нас один конвой передавал другому по спискам.

И снова — наглядно видать отличие Свободы и Демократии от Рабства и ТоталитаризЬма. Сегодня, при Свободе и Демократии, зэк никак не может пригласить родню устроить проводы на вокзале. Потому что зэк понятия не имеет, когда и куда его этапируют, каким поездом его повезут, с какого вокзала поезд отправляется и т.д. А от автозака до «столыпина» зэк будет бежать бегом, по «живому коридору» конвоиров, подгоняемый профилактическими ударами дубинала и лаем дружелюбных демократических овчарок. Это вам не мрачный тоталитарный Совок!

Сажали нас в два «столыпинских» вагона, считавшихся в царское время ужасными, а в советское время приобретших репутацию даже комфортабельных.

Это кто же в царское время считал столыпинские вагоны — «ужасными»? Наверное, рабочие и крестьяне. Они же, Говорухин не даст соврать, привыкли при царе-батюшке кататься по железным дорогам в первом классе, в «пульмане», на мягких диванах спать и в вагоне-ресторане всю дорогу шампанское кушать. А при богомерзком совке «пульманов» не стало, про вагоны-рестораны и вовсе забыть пришлось, вот «столыпин» и катил теперь за первый класс, за «верх комфорта» — просто другие варианты были ещё хуже.

Когда нас наконец распихали по клеткам, новый конвой стал нам передавать все то, что было принесено нам родными. От Университетской библиотеки я получил большой кондитерский пирог. Были и цветы. Когда поезд тронулся, из-за решетки показалась голова начальника конвоя (о идиллия!), дружелюбно сказавшая: «Уж вы, ребята, не серчайте на нас: служба такая! Что если не досчитаемся?». Кто-то ответил: «Ну, а зачем же непременно матом и шашками на провожавших?».

Цитаты по изданию: Лихачев Д.С. Воспоминания. — М.: Вагриус, 2006. — (Серия: Мой 20 век).

Вот такие вот неполживые воспоминания оставил нам академик Дмитрий Лихачёв. Как было сказано выше, местами даже Солженицын отдыхает, такой сильный накал неполживости! Я попробовал поднести к тексту рукопожометр — так прибор тут же сломался и даже загорелся. Тут, по ходу, бытовой рукопожометр не подходит, тут надо другую модель, усиленную, армейскую.

Я вот не пойму, хоть убей, зачем строить из себя диссидента, если всю дорогу от Советской власти ничего, кроме хорошего, не видел? Карбонарий хренов, сцко. Или тогда у антисоветчиков вот так принято было? Типа, если хочешь оставаться публичным человеком — изволь написать мемуар о том, как ты пострадал от сталинизма. Не хочешь рассказывать про свои страдания под гнётом сталинизма — иди гуляй. Рассказал, дежурную слезу пустил — держи медальку и добро пожаловать в наше Буржуинство!

Медальки медальками, бабло баблом, но — зачем под конец жизни позорить себя такими вот откровенными «залипухами»? Ведь в правдивость лихачёвских врак ни один вменяемый человек не поверит, там же всё шито белыми нитками! Ну ладно Солженицын, который по жизни был бездарным графоманом, только враками и жил. Но Лихачёв-то — большой учёный, авторитетный специалист в своей науке, самостоятельный человек… Видать, у антисоветских — собственная гордость. Альтернативная.

Впрочем, судя по комментариям в блогах неполживцев, некоторые граждане хавают лихачёвское враньё с большим аппетитом, как помойный кот дохлого голубя — только треск за ушами стоит. Хавают, ведутся, верят каждому слову, ужасаются, восхищаются… Прониклись, короче. На дурака не нужен нож… Что тут скажешь?

Материал: http://remi-meisner.livejournal.com/180538.html