Крымская война на Белом море

Войну на Белом море (часть Крымской войны) по праву можно считать странной войной. В ней можно найти все те маразмы, которые мы видим сегодня в так называемой войне Украины и России. И переговоры о торговле во время проведения боевых действий, и постройку «стены против России» аж за полярным кругом. Весь маразм той войны перечислить в одной статье трудно, но мы попробуем.

Вот, например, британцы отправили флот в Белое море — забыв спросить у своих торговцев, а что там с навигацией. Как результат, к Архангельску они подошли, но не знали, что делать дальше. Ни один из кораблей не мог подойти к крепости на дистанцию пушечного выстрела. В это время в городе застряла масса грузов, уже оплаченных английскими купцами — и пришлось английским дипломатам начать переговоры о продолжении торговли, чем они ввели российского императора в ступор. Правда, выход потом нашли, к обоюдной пользе — в лучших традициях 2014-17 годов.

19 июня 1854 года в Белом море появился отряд кэптена Эразмуса Омманея в составе 26-пушечного фрегата «Эвридик» и двух паровых шлюпов – «Миранда» (15 пушек) и «Бриск» (16 пушек). Архангельский губернатор Роман Платонович Бойль имел в своем распоряжении в общей сложности 25 тысяч штыков, из которых 6000 было сосредоточено в самом Архангельске. Город также обладал большим количеством батарей, хорошо укрепленной Новодвинской крепостью, 16-пушечным бригом «Новая Земля», который был списан из флота в 1853-м и использовался в качестве брандвахты, и флотилией из 20 канонерских лодок (каждая лодка несла по две 18- или 24 фунтовых пушки). Планы у русских были сугубо оборонительные: наступательные действия вести с таким нарядом сил казалось невозможным.

Согласно же указаниям британского Адмиралтейства от 8 мая 1854 года главной задачей, поставленной отряду Омманея, был перехват русских торговых судов, идущих из Архангельска. Кэптен провел рекогносцировку в горле Белого моря и отписал Адмиралтейству, что наличными силами атака города и порта невозможна, и попросил подкрепления. На помощь Омманею были направлены французские 40-пушечный фрегат «Психея» капитана Жильбера и 20-пушечный бриг «Бомануар».

Однако корабли Жильбера присоединились к англичанам только 11 августа 1854 года. Почему? Причин тут две. Первая – французское Адмиралтейство считало, что в мае месяце навигация в Белом море невозможна. Объяснялась эта уверенность полным незнанием данного театра военных действий, ибо даже торговые французские корабли весь XIX век появлялись в Архангельске только эпизодически. Причина номер два – снабжение. Дело в том, что паровым судам, в отличие от парусных, нужно снабжение углем. С учетом того, что ни в ближайшей местности, ни в Норвегии пополнить запасы угля было невозможно (пробовали покупать в городке Хаммерфесте, однако у жителей оказались запасы угля только для отопления своих квартир), получалось, что нужно фрахтовать угольщики, которые доставляли бы уголь на эскадру.

Кроме того – а где взять в этом богом забытом месте провиант? Опять-таки, либо брать с собой большие запасы, либо пытаться снабжаться в Норвегии, либо пробовать покупать его у местных (которых еще надо найти). В результате появился уморительный документ под названием «Moniteur de la Flotte» («Инструкция по флоту»), где капитан Жильбер призывал местных жителей, которые желают по собственной инициативе продать провиант союзникам, без стеснения обращаться к ним по этому вопросу. В письме сообщалось, что «французы и англичане готовы купить как зерно, так и муку, а кроме того – мясо птиц или животных, а так же рыбу по любой разумной цене».

Ответом на это была прокламация губернатора Бойля, которая говорила, что губернатор верит в русских крестьян, которые не немые и трусливые существа, готовые сотрудничать с врагом, а настоящие патриоты своей Родины. Тех, кто все же пойдет на сделку с противником, губернатор как минимум, обещал сослать в Сибирь, а как максимум – приговорить к смерти.

В результате в сентябре 1854 года союзникам пришлось устраивать целые охотничьи десанты, дабы обеспечить себя каким-то мясом, а также перейти со столь милой сердцу говядины на оленину. Большая проблема была и с хлебом, даже ржаным, с фруктами и овощами.

Но давайте пока вернемся в июнь 1854 года, ибо до подхода кораблей Жильбера еще два месяца. До прихода французов особых дел у Омманея не было. Если вернуться к Архангельску – была еще одна существенная причина, по которой нападение на него было невозможно. Речь идет о наносных мелях-плывунах в устье Северной Двины. Как говорили критики в Парламенте, хотя английские торговцы с давних пор плавали в Архангельск, никто из военных не удосужился у них проконсультироваться по поводу гидрографии данного района. Ведь даже самый глубокий канал, ведущий в Архангельск, имеет глубины менее 6 футов, тогда как самый небольшой из кораблей Омманея имел полную осадку в 15 футов. Один из парламентариев прямо сказал, что отправка таких кораблей к Архангельску – это «акт исключительной тупости и глупости как Адмиралтейства, так и Первого Лорда». Собственно, это и подтвердилось в начале июля 1854 года.

На военном совете Омманей, совещаясь с кэптеном Лайоном («Миранда») и коммандером Сеймуром («Бриск»), предложил после исследования песчаного бара в Березовом канале спустить с судов паровые шлюпки и вооруженные лодки с десантом, которые вошли бы в Двину и атаковали бы порт и сам город. Но проблемы возникли почти сразу же. Во время промеров глубин было выяснено, что ни «Бриск», ни «Миранда», не говоря уж об «Эвредик», войти в канал не смогут. Кроме того, английские лодки вскоре были обнаружены русскими. Русская конная артиллерия подъехала и начала обстрел, а со стороны порта в атаку двинулись русские канонерские лодки. В результате английские шлюпки убрались из канала со всей возможной скоростью.

Разведка показала, что ни один из британских кораблей не может подойти достаточно близко к берегу, чтобы поддержать десант артиллерийским огнем. Остальные же каналы оказались еще более мелководными. Таким образом, фиаско с десантом в Архангельске было полным. Но имитацию бурной деятельности нужно было изобразить, и для этого имелось несколько подходящих целей.

Первой такой целью являлся городок Кола, расположенный в месте, где река Тулома впадает в мелководную Кольскую губу, в 30 милях от Баренцева моря. Именно эта мелководность Кольской губы и сыграла с русскими плохую шутку. Губернатор Бойль прислал в Колу только 100 ружей и небольшой отряд солдат-инвалидов, мотивируя это тем, что англичане, в случае гипотетической атаки, будут вынуждены искать фарватер. Берега же вокруг крутые, и перестрелять их можно довольно легко, прячась в густых лесах по берегу реки. Да и, скорее всего, они просто не пройдут и сядут на мель.

Вторым возможным объектом нападения был Соловецкий монастырь, который имел не только крепкие стены, но и орудия времен XVI века, оставленные на крепостных стенах в качестве исторического раритета. Правда, после осмотра вооружения из 20 монастырских пушек годными к стрельбе было признано три 3-фунтовых орудия. 16 мая 1854 года Бойль перекинул на Соловки восемь 6-фунтовок с комплектом по 60 ядер на каждое. Гарнизон монастыря насчитывал 53 солдата-инвалида, охранявших заключенных. Кроме того, для отражения возможной атаки был сформирован сводный отряд из монахов, вольнонаемных рабочих и 20 заключенных. Батареи возглавил присланный с Большой Земли инженерный офицер Друшлевский.

Ситуация повторилась. Как и на Тихом океане, атаки англичан на Колу и Соловки были вызваны боязнью возможных русских каперов, которые могли бы нанести большой вред британской торговле. Но, как известно, лучший метод уничтожения каперов – это уничтожение их баз. Если корсару некуда прийти, отремонтироваться, пополнить экипаж, сбыть добычу и закупить провиант – он обречен.

При этом в каждом нейтральном судне британцы подозревали русского капера, что не на шутку напугало французов, поскольку доставкой беломорских товаров во Францию и французских товаров в Архангельск в основном занимались датские и ганноверские корабли. С началом войны датчане и ганноверцы поступили просто – они начали на русских товарах перебивать лейблы на свои и продавать их как товары собственного производства. Так мир узнал о существовании датских осетров и ганноверской паюсной икры. Более того, встревоженный морской министр (и одновременно министр по торговле и делам колоний) Теодор Дюко обратился к Омманею и Жильберу с просьбой не задерживать и пропускать без досмотра все датские и ганноверские корабли, чтобы не разрушать торговлю Франции.

Отдельно стоит упомянуть и об американских торговцах, которые имели большой бизнес с русскими. Здесь уже испугались сами англичане, ибо, как уже упоминалось в предыдущих частях, позиция США на начало войны была совершенно неясной, и лишний инцидент мог перерасти в полноценный военный конфликт между Англией и Соединенными Штатами. Поэтому американцев трогать и останавливать запретило британское Адмиралтейство.

Кроме того, в сильном минусе оказались британские коммерсанты. Дело в том, что начиная с XVIII века англичане чаще всего закупались в России по предоплате, причем проводили ее заранее – за полгода или три месяца. Так вот, до начала войны деньги были перечислены, а товаров… не предвиделось, по крайней мере, до окончания конфликта. В Парламенте Англии появилось довольно большое лобби торговцев, которые требовали снятия блокады с русских портов в Белом море, если русские… разрешат отгрузку уже оплаченных товаров!

Набрать большинство голосов этот законопроект не смог, но 2 июня 1854 года (напомним, что Англия и Франция объявили России войну в конце марта 1854-го) британский посол в Петербурге передал немного ошарашенному Николаю I просьбу «об отпуске английским коммерсантам уже оплаченных ими товаров». Лорд Бомон на приеме у премьер-министра Абердина ничтоже сумняшеся высказал предложение, что, конечно же, Адмиралтейство «имеет право блокировать любой русский порт безо всякого уведомления противника», но давайте все же будем рыцарями – и о блокаде будем уведомлять за два месяца, чтобы английские торговцы успели закончить все свои дела в данном регионе.

После долгого спора, который касался в первую очередь сроков, Абердин все же согласился, поэтому о блокаде Архангельска было объявлено заранее, 14 июня 1854 года. Это позволило русским отправить в начале июня загруженный товарами гигантский торговый конвой в 400 кораблей, который избежал досмотра и проверки со стороны Омменея. При этом нейтралам (американцам, датчанами и ганноверцами) объявлялось, что полностью блокирован порт будет только 13 августа, а до этого момента блокада вроде как бы есть, а вроде как бы и нет. Если учесть, что навигация на Белом море заканчивается в районе 15 сентября, выходит, что весь 1854 год Архангельск свободно торговал безо всякого ущемления коммерсантов как с российской, так и с любой другой стороны.

Итог борьбы с русской торговлей выглядел и смешно, и грустно одновременно: союзниками было захвачено несколько небольших судов, имевших на борту в общей сложности 30 тонн муки и 40 тонн рыбы. Общая стоимость захваченных грузов составила менее 700 фунтов. Захват этих судов позволил России поднять большой шум по поводу того, что союзники намеренно морят голодом немногочисленное население Карелии и Кольского полуострова. Наши дипломаты утверждали, что захваченные корабли были направлены в Баренцево море для снабжения поселений русских пионеров и лопарей, и теперь этим людям из-за действий союзной эскадры грозит голод.

Дело в том, что англичане считали возможным захватывать царскую, государственную собственность, а вот частную предпочитали не трогать. В «Таймс» был описан интересный эпизод: десантная партия с «Миранды» неожиданно столкнулась с русским крестьянином, бредущим по дороге с коровой. Командир партии предложил крестьянину купить у него корову, на что тот помотал головой и сказал, что продать корову не может – она царёва. Тогда командир сказал, что в этом случае корову просто отберет, поскольку государство Англия воюет с государством Россией. Крестьянин недолго думая схватился за топор и убил одного из морских пехотинцев, после чего был застрелен.

Но если бы только борьбой с возможным каперством и нападениями на малозащищенные пункты дело ограничилось! Нет! Как мы помним, Грэхэм, а за ним и Вуд просто бурлили идеями. Грэхэм задумал, ни больше, ни меньше – «операцию по освобождению Финляндии»! Идея заключалась в следующем. В Северной Норвегии должен был быть высажен экспедиционный корпус, имевший задачу завоевать Северную Финляндию. Проблема была только в том, что свободных войск у англичан не было от слова «вообще».

И тогда Пальмерстон предложил… настроить Швецию против России, чтобы она вторглась в район Печенеги и Кольского полуострова. Шведы с интересом выслушали предложения, обещали подумать над вопросом, но сразу попросили англичан отказаться от досмотра шведских судов, идущих из Архангельска. Причем сделать это прямо сейчас. Пальмерстон и Абердин скрепя сердце согласились, отговорившись от Грэхэма и Вуда афоризмом, что «настоящим компромиссом обычно бывают недовольны все стороны».

Короче говоря, с Архангельском у англичан ничего не получилось — и они решили захватить Соловецкий монастырь. Но и тут вышел облом.

Утром 18 июля (по новому стилю) 1854 года со смотровой площадки Соловецкого монастыря русские наблюдатели заметили два паровых шлюпа – «Бриск» и «Миранду», идущих по направлению к острову. Чуть далее следовал «Эвридик», имевший на борту переводчика. Русские источники утверждают, что англичане хотели произвести нападение и высадить десант, чтобы разграбить монастырские сокровищницы. Омманей же пишет, что, признавая нейтралитет церковной собственности, просто хотел купить на Соловках уголь, если он там был, ну или хотя бы узнать – где его можно достать. А далее произошло вот что:

«Часов через пять корабли снялись с якоря и поплыли по направлению к Кеми. Но не прошло и часа, как пароходы снова появились, подошли к монастырю на орудийный выстрел и стали против береговой двухпушечной батареи, замаскированной каменистым пригорком на краю морского мыса. На одном из них стали поднимать переговорные флаги. Не обученный такому способу собеседования, монастырь не отвечал на сигналы. Тогда англичане сделали три выстрела. Соловецкие артиллеристы послали в ответ два трехфунтовых ядра. Это недоразумение явилось для командира английской эскадры предлогом к открытию бомбардировки. На мирную обитель полетели бомбы, гранаты, ядра…»

Таким образом, по русской версии произошла спланированная атака на монастырь, тогда как по английской – огонь по монастырю был открыт только после того, как некомбатанты начали военные действия против отряда Омманея. Если бы с монастыря огонь не открывался, то, по версии англичан, столкновение вряд ли бы произошло.

Сразу же после боя архимандрит Александр сообщил Святейшему Синоду о том, что обитель была атакована двумя трехмачтовыми фрегатами, примерно по 60 орудий каждый, таким образом, завысив вооружение «Миранды» и «Бриска» раза в четыре.

В свою очередь Омманею пришлось оправдываться, зачем он атаковал церковный комплекс. Версию о разграблении сокровищниц англичанин отмел сразу, утверждая, что по его данным, все важные ценности монастыря были отправлены в Петербург еще в начале войны. Более того, Омманей писал, что когда утром 19 июля на берег вышли британские парламентеры под белым флагом – для них стало шоком, что их встретил архимандрит, а не начальник гарнизона, как они предполагали. На вопрос – кто же вчера открыл огонь – архимандрит ответил, что бой велся силами монахов, что совершенно поразило британских моряков. Ультиматум англичан состоял из 4 пунктов:

«1. Безусловной уступки целого гарнизона, находящегося на острове Соловецком, вместе со всеми пушками, оружием, флагами и военными припасами.

2. В случае какого-нибудь нападения на парламентарный флаг, с которым эта бумага передана, немедленно последует бомбардирование монастыря.

3. Если комендант гарнизона не передаст сам свою шпагу на военном пароходе е. в. «Бриск» не позднее как через три часа после получения этой бумаги, то будет понятно, что эти кондиции не приняты и в таком случае бомбардирование монастыря должно немедленно последовать.

4. Весь гарнизон со всем оружием должен сдаваться как военнопленные на острове Песий в Соловецкой бухте не позднее, чем через шесть часов после получения этой бумаги».

Подпись: «6/18 июля 1854 года, Эрасмус Омманей, капитан фрегата е. в. и главнокомандующий эскадрою в Белом море и проч., и проч., и проч.»

По сути, во избежание продолжения конфликта, англичане требовали сдачи всего оружия, включая и коллекционное, и выдачи солдат и офицеров. Русские взяли время на раздумье, которое было прервано через 2 часа пушечным огнем со стороны женского монастыря. Чуть ранее был передан русский ответ на ультиматум Омманея, правда англичане получение данной бумаги отрицают:

«1. Гарнизона солдат е. и. в. монастырь не имеет… и сдавать гарнизона, за неимением оного, нечего, и флагов, и оружия, и прочего не имеется.

2. Нападения со стороны монастыря на парламентарный флаг не могло последовать и не сделано, а принята присланная депеша в тишине.

3. Коменданта гарнизона в Соловецком монастыре никогда не бывало и теперь нет, и солдаты находятся только для охранения монашествующих и жителей.

4. Так как в монастыре гарнизона нет, а только охраняющие солдаты, упоминаемые в 3 пункте, то и сдаваться, как военнопленным, некому».

В 8.30 «Миранда» начала ответный обстрел, к которому вскоре присоединился и «Бриск», с дистанции 1600–1700 ярдов. Ближе приблизиться англичане опасались. Понятно, что на таком расстоянии огонь велся в белый свет как в копейку. Отсюда и другое решение, потом дорого обошедшееся Омманею – британцы в качестве ориентира стрельбы выбрали купол церкви, поскольку «это была единственная хорошо различимая для пристрелки часть монастыря».

Обстрел длился шесть с половиной часов и прекратился, когда оба шлюпа истратили по две трети боекомплекта. По признанию английских кэптенов, «монахи умело расположили батареи, и во время боя неоднократно возвращались к орудиям и возобновляли бой».

Мы-то с вами знаем, что помимо сводного отряда монахов, служек и заключенных в монастыре были и солдаты, перекинутые из Архангельска.

Потери англичан составили два человека – погиб 19-летний матрос Кинг Маршалл, тяжелое ранение получил Стивен Харт, лишившийся руки. В конце дня Омманей признал, что «хорошо укрепленный монастырь оказался неприступным для тех малых сил, которые были у меня под рукой, и это обстоятельство не позволило мне провести десантную операцию».

20 июля британская эскадра ушла из вод Соловецких островов, и далее начался скандал. Во-первых, ликовала русская пресса: «христиане, требующие отмены крепостного рабства, вступили в союз с врагами Христа (мусульманами) и осквернили нападением Храм».

В победе над двумя 60-пушечными фрегатами британцев (мы с вами помним о преувеличениях отца Александра) царь Николай I увидел Божью помощь. Атака начала обрастать слухами, вроде того, что Омманей начал атаку, как только услышал звон колоколов, бьющих в честь Казанской Божьей Матери. Погодин в «Московских Ведомостях» жег глаголом:

«англичане решили напасть на монастырь, но не смогли ему причинить никакого вреда, и не смогли получить никакой выгоды – более того, вызвали этим нападением ненависть целой нации без каких либо выгод для себя».

Омманею досталось и от Первого Лорда:

«Я сожалею о бесполезном расходе боеприпасов, и считаю нежелательным начинать в будущем нападения на строения подобного характера (то есть на церкви и тому подобное) без более решительных проявлений враждебности с той стороны, а также без перспективы более решительного успеха – с нашей стороны».

Омманей же горько сетовал на русских, как «на рабов отжившего суеверия», и горько усмехался:

«Архимандрит должен причислить меня к лику святых, ибо за счет меня он заработал себе неплохой моральный капитал в столице».

Дров в костер подбросил французский капитан Пьер-Эдуар Жильбер, находившийся тогда в Норвегии и присоединившийся к Омманею позже. Он писал в Париж: «британцы предприняли экспедицию к Соловецкому монастырю, но отступили после того, как у них был убит один человек», что вызвало волну глумления во французской прессе.

21 августа британцы подошли к Кольскому заливу и начали подниматься вверх по губе. Кэптен Лайон умело организовал промеры глубин и появился перед Колой совершенно неожиданно на следующий день. При этом, согласно письму Жильбера, «русские совершенно не предполагали, что такой крупный корабль, как «Миранда» сможет подойти через мели прямо к городу». Понятно, что имея только ружья против пушек, защитники Колы долго продержаться не могли. Тем не менее, ружейный обстрел с их стороны дал англичанам повод отыграться и за Архангельск, и за Соловки – город обстреливали и ядрами, и гранатами, и шрапнелью, и зажигательными снарядами. Однако попытка десанта была отбита защитниками Колы, и англичане удовлетворились ее полным разрушением.

Но опять скандал – в качестве доказательства атаки по приказу кэптена Лайона англичане подняли на борт колокол от сгоревшей церкви, что дало русской прессе новую тему для нападок на англичан, как на нехристей и врагов православной Церкви. И опять слухи: «На «Миранде» украденный из Колы колокол установили в качестве судовой рынды, что само по себе кощунство, ведь колокол отлит в 1666 году и является исторической ценностью».

Французы присоединились к английскому отряду только 11 августа 1854 года. На военном совете Омманей поделился с Жильбером данными об обороне Архангельска и оба капитана пришли к заключению, что их сил не хватит для атаки. Было решено оставаться в Белом море до тех пор, пока позволят погодные условия, и начать уже полноценную блокаду, благо 13 августа истек срок, данный для «утряски и усушки» торговли с Архангельском до полной блокады.

Крейсерство продлилось чуть больше месяца. Уже 22 сентября у французов начались первые признаки цинги, а на прибывшем 20 октября в Брест «Психее» более трети команды лежало больными. При этом у англичан никакой цинги не было – как же так?

Капитан Жильбер обратился за помощью в разгадке головоломки к английским судовым врачам, и доктор Мюррей с «Мэндера» сообщил ему очевидное – от цинги вообще-то избавляются с помощью лимонного сока или сока лайма. Кроме того, Мюррей говорил:

«английские моряки благоразумно употребляли во время высадок большое количество ежевики и дикого лука, тогда как французы, мало того, что имели дефицит лимонов (британцы им в качестве «гуманитарной помощи поставили несколько дюжин двухлитровых бутылок с лимонным соком), так еще и пичкали своих матросов большим количеством хлеба в ущерб мясу. Французы очень гордились своими судовыми хлебопекарнями, каждый день снабжающими команду белым хлебом, и совсем забыли о фруктах и мясе, гораздо более полезных для здоровья, нежели белый хлеб».

Блокада на Севере в 1855 году велась уже без дураков. Английский контингент состоял из 44-пушечного фрегата «Мэндер», 8-пушечного парохода «Ариэль» и 6-пушечного «Феникса». Командовал соединением кэптен Томас Бальи. Французским отрядом из 32-пушечного фрегата «Клеопатра», а так же двух 10-пушечных пароходов «Косит» и «Петрэль» командовал уже знакомый нам Жильбер. Корабли появились у Архангельска уже 15 июня и полностью перекрыли морское сообщение с Кольским полуостровом и Онегой. Результатом этого стал голод в отдаленных поселках, которые существовали только с помощью извне, доставлявшейся морем. К тому же англичане и французы произвели несколько высадок, во время которых конфисковывали весь крупный рогатый скот, который находили в округе. Поскольку теперь и рыболовством было заниматься чревато – положение пионеров было совсем ужасным.

Эти действия сильно разозлили местное население, и десантные партии союзников начали просто отстреливать. Обычно все переговоры с жителями начинались с перестрелок, иногда даже с применением артиллерии. Местные при появлении союзников начали прятаться, и англо-французы испытывали недостаток в сборе информации. Блокада закончилась в сентябре 1855 года, еще до ледостава. Это позволило русскому правительству выслать несколько судов для снабжения дальних уголков русского Севера, что немного облегчило ситуацию в отдаленных районах.

Но самое смешное в том, что пока анлго-французская эскадра искала приключений в Белом море и никак не могла их найти — в районе Кольского полуострова норвежцы по совету англичан начали строить стену вдоль границы с Россией. Правда, после войны они так и не смогли ответить, зачем (все как и со стеной против России на Украине). Тому шо дебилы йододефицитные, наверное.

При этом, несмотря на достаточно сильные антироссийские настроения в Норвегии и изобретение целого ряда «причин», по которым Россия просто обязана была вторгнуться в Скандинавию (и о которых в России даже не догадывались), особого успеха европейские союзники здесь так и не добились.

Надо сказать, что в отличие от норвежского Стортинга английские фантазии на тему захвата русскими норвежских портов изначально нашли в правительстве Швеции весьма сдержанный отклик. Шведы были уверены, что если русская экспансия в Скандинавию и начнется – то только через Балтийское море, ибо это кратчайший путь к Стокгольму и датским Зундам. Тем не менее, к ноябрю 1855 года британцам удалось убедить шведов, что угроза с севера гораздо страшнее угрозы с юга. Свою лепту в эту истерию внесло английское Министерство торговли (Board of Trade), которое почти в каждом отчете писало, что «русская база, расположенная в районе Тромсё, Хаммерфеста или, не дай бог, Нарвика, будет угрожать побережью Шотландии, что поставит под угрозу всю британскую торговлю в Северном море».

Сэмьюэл Лэнг издал несколько брошюр, в которых прослеживал политику России по отношению к Скандинавии со Средневековья и до сегодняшних дней. Читать эти псевдоисследования без смеха невозможно. Лэнг договорился до того, что проводником своей политики в Северной Финляндии русские сделали… племя лопарей (самоядь, самоеды), которые, свободно пересекая со своими оленями границы между Россией, Финляндией и Норвегией, тем самым разрушают государственность скандинавов и приносят в другие страны русский уклад и русские идеи. Лэнг писал:

«только стоит русским с помощью лопарей захватить Варангер-фьорд, этот «Севастополь Севера», так сразу весь русский флот из Архангельска будет перебазирован в эту прекрасную бухту с незамерзающими водами всего в тысяче миль от побережья Шотландии!»

Эта идея, как оказалось, грела норвежцам душу. Еще бы! Теперь они не богом забытый медвежий угол, а часть Европы! Форпост на севере, который малыми силами сдерживает дикие русские орды, пытающиеся завоевать цивилизованную Европу! Шведский король Оскар I прямо писал: «у Скандинавии на данный момент есть благородное и огромное призвание – заслонить Европу от сил, угрожающих нам с востока». Ну разве вы не узнаёете этот хохлизм головного мозга?

И в этот момент возник, наверное, самый безумный проект времен Крымской войны – создание Стены от Варангер-Фьорда через территорию Норвегии по границе с Великим Княжеством Финляндским до берегов Ботнического залива. Циклопическое сооружение, которое «должно было ограничить будущее движение России к незамерзающим портам Норвегии», было решено назвать «вал Пальмерстона». Как видите, и у «стены Яйценюха» был исторический прототип.

Но внезапно этому проекту стал противиться… норвежский Стортинг. Парламентарии, хоть и с запозданием поняли, что строить Стену они будут на свои кровные денежки, выдернутые из бюджета Норвегии. Но здесь на норвежцев неожиданно надавили… шведы. Дело в том, что ту часть Стены, которая должна была идти по шведской территории, пообещал проспонсировать Наполеон III, то есть сами шведы могли не тратиться на возведение безумно дорогого и абсолютно бесполезного сооружения. Кроме того, такой проект, да еще при поддержке Англии и Франции, на корню душил норвежский сепаратизм и стремление к отделению, что было дополнительным бонусом для Стокгольма.

Вместе с тем шведы подняли и другой вопрос: север – это хорошо, но как же быть с южным направлением? Российская угроза ведь касается не только Норвегии, но и Балтики. Министр иностранных дел Швеции Штейрнельд говорил, что русская крепость Бомарзунд на Аландских островах представляет угрозу не меньшую, и даже более реальную, нежели Варангер-фьорд.

Однако здесь шведы столкнулись с явным нежеланием европейских держав решать проблемы за Швецию – судя по всему, гипотетический русский порт в Варангер-фьорде гораздо сильнее беспокоил британский кабинет министров, нежели Балтика. Предложение короля Оскара, выдвинутое во время переговоров в Париже в феврале 1856 года, об обмене Варангер-фьорда на Бомарзунд вызвала настоящую истерику у британской делегации. При этом представляющий Россию граф Орлов в какой-то момент понял, что он ничего не понимает. Ибо для России Бомарзунд был гораздо важнее какого-то богом забытого фьорда.

Здесь, наверное, самое время поговорить о российском видении проблемы. Действительно, дай кто-то нашим министрам и царю прочитать дипломатические переписки по поводу мифических русских планов в Северной Норвегии – думаю, и царь Николай, и Александр II участливо покрутили бы пальцем у виска и повторили бы ставшую знаменитой фразу нынешнего министра иностранных дел Сергея Лаврова. Даже создай русские гипотетический порт в Варангер-фьорде – перед ними вставало сразу несколько проблем.

Проблема первая: кем эту базу заселять и как снабжать? На весь Кольский полуостров и Лапландию население (вместе с самоедами) составляло на середину XIX века 29 тысяч человек. Городки Кола и Кандалакша сами прокормить себя не могли и снабжались исключительно по морю. При этом период навигации из Белого моря в Баренцево был ограничен серединой сентября, далее ходить кораблям мешали льды. Поэтому Кольский полуостров с середины сентября до начала мая был отрезан от большой земли.

Проблема вторая, вытекающая из первой: куда сбывать гипотетические призы? Понятно, что в том же Варангер-фьорде у нас их купить просто некому. Швеция и Норвегия – нейтральны, при этом их нейтралитет дружественен Англии и Франции. То есть, по мысли союзников, русские с сентября по май должны были захватывать призы, которые, как сельди в бочку, набивали бы в Варангер-фьорд. А после ледохода этот гигантский караван следовало вести в Архангельск, где производилась бы «скупка краденного». Сказать, что это вариант фантастический – это не сказать ничего.

Проблема третья: корсарская база предполагает не только возможность принятия кораблей. На ней необходимо создать инфраструктуру, обеспечивающую ремонт судов, пополнение личным составом, создать места отдыха для каперов «с блэкджеком и женщинами с низкой социальной ответственностью». И опять упираемся в вопрос – а где все это взять?

Проблема четвертая: в были ли у России на Белом море хоть какие-то боевые корабли, которые можно было быстро перевести в Варангер-фьорд? Те, кто читал предыдущую часть, помнят, что по состоянию на 1854 год на Белом море русские силы были представлены 16-пушечным бригом «Новая Земля», который был списан из флота в 1853 году и использовался в качестве брандвахты, и флотилией из 20 канонерских лодок, каждая из которых несла по две 18- или 24-фунтовые пушки. Канонерки для крейсерства не годятся. Более того – они даже переход Архангельск — Варангер-фьорд не переживут, соответственно, в гипотетические каперы русским отрядить было нечего.

Но даже если Россия срочно построила бы несколько кораблей – возникает проблема их комплектования теми же пушками, которых, как мы помним, не хватало даже для защиту Колы, Соловецкого монастыря и т.д.

Ну и самое главное – с началом Крымской войны Россия в принципе не имела никаких наступательных планов на море и хорошо сознавала слабость своего флота на всех театрах. Причем, в случае, например, с тем же Тихим океаном оценка мощности флотов воюющих сторон русскими вообще была сделана в ущерб себе. Соответственно, все соображения англичан, норвежцев и шведов о «Севастополе Севера в Варангер-фьорде»существовали только в их собственных головах, и к реальности не имели вообще никакого отношения. Россия в первую очередь была озабочена защитой Архангельска и возможностью снабжения отдаленных поселений вроде Колы или Кандалакши.

Что же касается строительства Стены – это совсем детективная история. Каждый год, даже после заключения Парижского мира в марте 1856 года, норвежский парламент обсуждал строительство вала и выделял на это деньги. Изначально за дело взялись резво, но мешало то, что лето за Полярным кругом очень короткое, а на зиму работы было решено останавливать. Впрочем, запала хватило на два года, потом обустройство границы было приостановлено. Дефицит средств не давал норвежцам развернуть полноценную работу, в результате были укреплены некоторые пограничные пункты, а на большей части границы успешно зарастали мхом и карликовыми деревьями ямки, которые должны были стать началом великого сооружения.

К 1867 году создание Стены было признано нецелесообразным, и все работы по проекту были остановлены. Запрос же одного из депутатов, а куда девались значительные средства, выделенные на строительство, норвежский Стортинг единодушным голосованием отклонил. Ха-ха-ха, а вы говорите — «хохлы, тупые хохлы», и «украинец это от слова украсть». Как видите — скандинавы не менее тупые и не мнее вороватые.

Источник материала