Небо растерзанной эйфории

Наконец-то inesacipa закончила с обедами и начала строчить интересные тексты:

Люблю такие примочки. Их наверняка используют издатели и СИшники, придумывая своим опусам конСептуальные названия. А я, бедная, кабы и хотела воспользоваться сим устройством — фигвам мне, национальная индейская изба. Там нет буквы «ц»! Хотя и непонятно, почему: есть же на свете не только фамилии, подобные моей, но даже имена Цецилия и Цветана, Цезарь и Цицерон. Цицеронам что, не положено пользоваться сетевыми приблудами для называния книжек благозвучненько и эффектненько? Типа «Километры вскрытой бездейственности», как мог бы назвать книгу, скажем, писатель Петр Бормор, родившийся двадцать седьмого числа. Кабы он, конечно, писал ужасающе-разоблачительные книги про режим, а не инородные сказки. Мда. Вот ведь… Врагу не пожелаешь подобного механического творчества, не то что коллеге-литератору!

Меж тем мы скатываемся в механистичность чем далее, тем неотвратимей. Даже я, человек циничный и желчный, гляжу на происходящее с благоговейным ужасом. Никакие рогатки режима, никакие чиновные души и полковники скалозубы, никакие линии партии не заставили писателей массово оглохнуть и роботизироваться. Я бы сказала — мануализироваться. Нынче же поветрие поразило пишущих в жанре масслита. Однако болезнь охватывает всё новые области.

Верно заметил Роман Шмараков насчет дилетантской пишущей братии:

Как всякий нынешний дилетант, Колядина отождествляет стиль с маркированной лексикой, с мешком «особых слов», которых чем гуще, тем лучше, а что касается синтаксиса и даже сочетания «особых» слов с «неособыми», это уже как кривая вывезет; и когда ее «виталища» и «носопырки» со специфически омерзительным звуком наталкиваются на «инициативу» и «мифологию», она глядит на это из окошка с блаженной улыбкой глухого. Она элементарно не знает значения слов, ею употребляемых, – ее героини имеют «межножные лядвия», ее пьяницы пьют «хмельную сулему»

Именно так современный аффтар и производит на свет божий розы нашей глупости, причем с обоих концов аффтарского организма. Небо растерзанной эйфории. Вены вскрытой безмятежности. Внутри твоей апатии. У ей внутре! Не приходя в сознание и не считая нужным изучать слова, которые что-то да значат.

Литераторов, закатывавших мне истерики и даже угрожающих побитием морд и поломатием костей, числом поболее десятка. Но кто-нибудь из них сел на задницу и открыл словарь перед тем, как в очередной раз употребить слово «нелицеприятный» в смысле «ну и рожа у тебя, Шарапов»? Получатели всевозможных призов, призков, призочков и собачьих розеток отличаются лишь тем, что путают не неприкосновенное с неприкасаемым, а, скажем, сулему с сулеей или бекешу с папахой.

Господам литераторам лень открывать словари и учить русский язык. Они глядят на свое писево, точно обдолбанные, и предлагают нам глядеть так же. В стране слепых кривой, не говоря уж о зрячем, — не король, а изгой. Он видит то, о существовании чего ширнармасса не подозревает, или считает бабьими сказками — семантика какая-то, синтаксис, синтагматика…

Синтагма меж тем, в отличие от мнимого литературного таланта аффтаров, существует. Это совокупность нескольких слов, объединенных по принципу семантико-грамматически-фонетической сочетаемости. В фонетике синтагмой именуется относительно законченный по смыслу отрезок речевой цепи, фонетическое единство, выражающее единое смысловое целое в процессе речи-мысли и могущее состоять как из одной ритмической группы, так и из целого ряда их.

Так вот, «рассвет внутри жизни» ни разу не синтагма, а попросту бессмыслица. Сочетаемость этих слов даже не нулевая, а отрицательная. Можно назвать книгу «Жизнь внутри пузыря», а фильм — «Море внутри» — и получится полная смысла синтагма. Но дилетанту мало смысла и благозвучности. Ему непременно надобно что-нибудь взорвать: взорвать публике мозг (если таковой обнаружится), взорвать букеровское жюри (жаль, что не буквально), взорвать основы и устои (о которых дилетант понятия не имеет в силу скромного образования своего).

И чем меньше представления о законах и основах у раздышавшейся публики и окололитературной тусовочки, тем проще, механистичней процесс создания фраз. О вложении в оные не просто смысла, а глубокого смысла не говорю. Поскольку на ум приходит только: «О чем говорить, когда не о чем говорить?» — фраза, которой на театре испокон веков представляют гомон толпы.

Интересно, скоро ли живого писателя заменят на удобные наборы опций, квестов и ивентов? Уже сейчас таких наборов превеликое множество, осталось лишь свести их в прогу, добавить приложение, пишущее текст прямо с голоса — и вот вам игра «Сам себе писатель». Даже фикоперы ужаснутся результату, я полагаю, а Йуные Аффтары на фоне оного покажутся креативнейшими из смертных. По крайней мере себе.

Главным благодеянием виртуального пространства в наши дни является утверждение, будто бы стены, выстроенные из незначащей болтовни — настоящие, крепкие, надежные, не какая-нибудь фата-моргана. Будто бы в этом домике из вербального мусора можно жить. Ну а неприятные особы, возросшие в доинтернетные времена и на иных ценностях, подвергаются, к сожалению, не остракизму, а переубеждению. То и дело забредает колядиноподобное с кокошником на груди и волочащимся за ногой сарафаном, блудящее во гратуале в поисках Луёвых гор. Я уж и дверь от них на засов закрыла — там, где стада самоизданные снимаются с мест и кочуют за убывающим подножным кормом, яки рядом с буками, зебры рядом с зубрами. Ан нет, отыщет ЖЖ, да и возвестит пару-тройку истин, для него совершенно новых и оригинальных.

Истины уже лет семь, а если учитывать опыт реала, то все двадцать лет одни и те же.

Все дозволено, если человек пишет для себя. И издается для читателя. То есть пишет он как бы в стол, но печатается везде, куда дотянулся руками, умытыми пилатовским методом. А раз писалось оно для себя, то судьбинушка текста, внезапно обнаженного перед всеми, словно рабыня на восточном рынке, несущественна. И приведение этого ужасного тела в божеский вид не обязательно, хотя запрошенную цену выложить извольте.

Литература есть писательская панацея от стресса. Всякая коляди́на да обрящет себе идеальное не медикаментозное средство для понижения тревожности. Разбросает по тексту семо и овамо глубоко личные, а то и интимные воспоминания. Нашутит в силу собственного разумения, что есть юмор, и тем понизит себе тревожность. А публике нечего придираться, не ее это интимности, не ее приятные воспоминания детства, отрочества и младоаффтарства.

Данная литературка пишется для детей и подростков. То есть растлить будущие поколения можно и на том, что выдают на-гора малограмотные и пребездарные любители половить рыбку в мутной воде — в игрушках, на баше, на сайтах анекдотов. Мало того, что уже существующая детская литература с каждым десятилетием все менее понятна современным детям — на смену ей идет литРПГ, даже если формально это другой жанр.

Я все делаю правильно, как было велено. В качестве повелителя может выступать буквально кто угодно, от издательской шавки, объясняющей условия вливания в струю, до энцефалитного клеща, впившегося в тельце какой-нибудь конторы, снабженной типографией. Даром что все эти веления времени, переносимые методом копипасты из мануала в мануал, направлены никоим образом не на текст, но исключительно на публикацию.

Критика изрекающим подобное требуется особливая, удовлетворяющая орально и вербально, без запроса и на все те доллары, что стоит минута секса по телефону. Правда, для ублаготворения литпроизводителя критику-оператору приходится читать выплеснутое им в Сеть, а то и на полки книжных магазинов: а) написанное для себя; б) написанное для разрядки аффекта; в) написанное для деточек неразумных; г) написанное для Больших Дядь, Которые Лучше Знают. А на это уходят дни. Посчитать по доллару-два за минуту — в копеечку бы обошлись минуты блаженства с восхищенным критиком.

Но они же забесплатно блаженства просят. Ну что за народец пошел… к Луёвым горам.

Одно спасение для критиков видится мне — изобретение аналогичного писательскому органчика для отзывов. Собрать все эти «культурные коды помещают произведение в категорию архиважных», «книга эта, конечно, о любви — к своему краю, к его приволью/раздолью/троеполью/богомолью», «перед нами проходит вереница колоритных персонажей в необыкновенных обстоятельствах», «автор строит текучее ветвящееся повествование», «присутствует ясность изложения, свойственная тем, кто ясно мыслит» и прочий вздор — и закинуть в папаху нежнейшей каракульчи. А можно и в бекешу — даром, что ли, публика переполошила.

Даром. А пора бы уже извлечь из критики критически-программерскую мзду, коя неотлепно сопровождает удовлетворение насущных нужд ширнармасс. Орды мелких, неуверенных в себе аффтаров, несущих сэкономленные на завтраках рублики в Сеть ради скачивания софта, на едином дыхании выдающего нечто в духе: «В этом романе больше плоти, языка и быта, меньше игры, и это движение в правильную сторону. Вопрос, которым задается герой и автор, вполне своевременен: что делать, когда делать нечего? Предлагаемый выход сомнителен, но в художественной убедительности ему не откажешь» ©. И у публики даже не будет причины спрашивать: влияет ли на критической взгляд тот факт, что критик спит с романистом? Если оно из шапки вынуто — что ей, ушастой, предъявишь? В нее что сунули, то она и выдает.

Как вам идея? Программисты, хватайтесь, хватайтесь, пока сетевым течением не унесло. Дарю. В честь праздничка.

Материал: http://inesacipa.livejournal.com/731959.html