Золотой хамон и мясо по-французски

Уже знакомая вам inesacipa пинает и долбает так называемых «блохоискателей»:

Нушотакояааа?!! — раздается вопль в моем лежбище дикого автора. Третий день раздается. Это Инесса пытается написать главу от имени Мессалины. «Настал момент такой»: один из второстепенных персонажей, ацтекская богиня Тласольтеотль-Ишкуина («Пожирательница грязи»), богиня похоти, покровительница проституток и изменяющих супругов, в свое время прожила жизнь в теле Валерии Мессалины. Мемуары в студию! Сижу, читаю все подряд, пытаясь поймать волну. Мало того, что никогда не знаешь, где словишь инсайт — так еще надо словить настроение, чтобы пресловутый инсайт воплотить!

И ведь сложность вовсе не в том, чтобы не наделать ляпов исторического или психологического характера, назвав какого-нибудь Силия Силеном или приписав Мессалине интерес к личности очередного любовника, а не к его пенису, кошельку, социальному положению. Ляпы, которые столь яростно мусолит публика на всяческих литресурсах, ставят в вину критики, отрицают аффтары, защищают фанаты — такая мелочь, прости господи. Их можно вычистить, переписать фрагмент, нажать на автоправку: Силен — Силий. Или тупо поменять при редактуре. Из-за ляпов бьются потому, что не понимают более серьезных проблем текста.

А более серьезная проблема всегда одна: зачем этот фрагмент в тексте? Объясни себе, автор — в первую очередь себе, что ты хочешь этой сценой сказать? Лишь тогда станет ясно, куда, в каком направлении писать эпизод из жизни первой нимфоманки в истории. Каковая психическая болезнь, кстати, не определила судьбу Мессалины — ее судьбу определила тяга к власти, столь же сильная, а может, и сильнее сексоголизма. Хотя бы потому, что удовлетворить жажду власти оказалось сложней. Оттого были в судьбе императрицы и заговоры, и возведение на трон старого мужа, совершенно бесперспективного как императора, и попытка его свергнуть, и казнь, такая же ужасная и унизительная, как казнь Саддама — под оскорбления вольноотпущенников и прочей шушеры.

Но всю палитру возможных смыслов можно слить в бурое пятно фикообразной НЦы — азартный трах с толпой гладиаторов («почему бы мулатам ею не овладеть, в самом деле?») — и оправдать себя тем, что ни публике, ни критике более сложных уровней не понять.

Признаюсь, если бы мне не были категорически и навсегда пофигу и публика, и критика, я бы могла позаламывать ручки. Как некая гоп-компания конъюнктурщиков времен перестройки, рассуждающая о высоком: «У меня тоже есть гастрономическое сравнение, потребительское. Вот колбаса докторская, а вот мясо. Докторская колбаса — это, так сказать, жанр. Заведомо, что там — одна часть мяса, двадцать частей целлюлозы. Двенадцать? Спасибо. Двенадцать частей целлюлозы, одна часть мяса. Но потребитель будет брать докторскую колбасу чаще — этот жанр более популярен — чем настоящее, натуральное мясо. Потому что дешевле, потому что долго готовить не надо, мудрить не надо, и хотя мясо полезней, лучше (я прошу прощения у вегетарианцев), вкуснее и так далее, но колбаса будет продаваться, может быть, именно в двенадцать раз быстрее. В чем отличие? В том, что колбаса, как вы правильно заметили, может быть и хорошего качества, и плохого. И мясо может быть тоже и тухлое, и хорошее. То есть, разделение на жанры есть, и массовость, мне кажется, массовая литература тоже есть, тут легкий элемент полемики, но в чем я совершенно согласен: у колбасы докторской есть высокое качество и низкое, как и у мяса. Но от этого колбаса мясом не станет. И поэтому я считаю, что Агата Кристи — это дама на все времена, но к литературе она имеет отношение очень отдаленное«. А почему? А потому что «жанр». То есть замарала себя, с%чка аглицка, принадлежностью к «жанру».

Что забавней всего, чепуху про колбасу городит существо, написавшее сценарий продолжения к «Иронии судьбы». Очень кушать хотца. Не уходить же из писателей в, скажем, пиарщики, чтобы иметь возможность с утра пить крепкое, сидя на мягком? Уходить, милые. Уходить. Потому как бл@дки ваши в пиарных и журналистских текстах куда менее заметны, нежели вот эти вот «разблюдовки», приносящие, не спорю, шикааарные гонорары. Только уж вы, если презираемый вами «жанр» вас неплохо кормит, набейте ротик чем бог послал — и не возводите на благодетеля напраслины. А то как бы не отобрали у вас кусочек ваш, с маслицем, с икоркой, с возможностью на конвентик скататься.

Тем более, что подобные речи ни хрена не значат в контексте повышения уровня потребителя с покупных субпродуктов до изысканной мясной кухни. Потому как ваши опусы если и напоминают стейк, то зажаренный в виде любимого хозяюшками мяса по-французски, холестерина под майонезиком. Зато среди субпродуктов и золотоносный хамон иберико бывает. Прежде чем гастрономическими метафорами разбрасываться, надо и в этом сабже разобраться, шулерА вы мои перестроечные, ловцы человеков на тематику социальных язв.

Было очень забавно обнаружить такое место, виртуальный перекресток, где слились, как пара змей, обнявшись крепче двух друзей:

а) отъявленные снобы, морща носики от запаха «простых книгоделов» там, куда пригласили конвентнуться (аж во Франкфурт, не лингам собачий!) его, любимого, — и вдруг фууу: «ко мне бросается такая женщина — она очень милый человек, я ее фамилию никогда не назову — с криком: “Саша! Здравствуй!” Я говорю: “Здравствуйте”, — и потом признаю в ней сочинительницу этого вот дамского рукоделья, которое сейчас везде. И я понял, что все кончилось, потому что мы в одной компании«;

б) и фиколюбы-парафилики, охотники на НЦу, она же рейтинг, она же гомо#бл@, она же способ сжечь под собой стул, не привлекая внимания начальства и коллег, про#бать дедлайн, запороть проект, завалить сессию, но все-таки отыскать пару новых продочек с любимым жанром и пейрингом — и вздр@чнуть, судьбе назло!

Слились и продемонстрировали, как сходятся противоположности. Да что там противоположности — здесь смешались, казалось бы, несмешиваемые субстанции.

Сперва команда «Снобы» категорически отмела вероятность создания в рамках того, что упорно называли «жанром», литературы не хуже, нежели кабацкие и кабаковские исповедальные вбросы. То есть норовила проанализировать текст до собственно текста, приклеить ярлычок на всякого «не относящегося к литературе» — просто в силу популярности книги. Хотя куда уж массовей, скажем, того же Достоевского. Всякий, кому удастся пережить свою эпоху, станет массовым — по факту длительности юзанья.

Затем команда «Дрочеры» предприняла попытку накопать гомо#бли там, где речь, собственно, не о #бле вовсе. Однако чистые души с анимешными лупетками на аватарах не оставляют в покое книг, где и в помине нет эротических сцен — зато, скажем, наличествует стремление создать иномирье неземным. И уж конечно, не фикерски-армадовским.

Сколько ни объясняй «командным», что критика — не способ разрядить аффект, не имха и не игры в «мое-не мое», это наука или по крайней мере аналитический метод — не внемлют. Родимые! Анализ текста не терпит переноса на автора собственных отклонений критика. Вы можете потом развести ср@ч в комментах, на многих ресурсах ср@ч есть бОльшая ценность, нежели сабж — и там уже обвинить автора в каких угодно извращениях и злоупотреблениях. Вы можете замутить издевательский флешмоб — очень рекомендую всем, кто офигел от уровня бесстыдства раскрутки бездарного опуса. Но текст есть контейнер для идей. Если вы ничего подобного не нашли или не понЕли, считайте свое рукоделие х%емэйдом.

Для ширнармасс «настоящая» критика — это вежливенько-унылая проекция своих девиаций (как девиациям и положено, постыдных) на авторское мировоззрение. Бездоказательное и наглое — но без «плохих слов». При этом стоит в рецензии сп#зд@нуть обсценно выразиться — и ах, они в ах%е. Не примут критики, ибо вон, вон и вон виднеется ненормативная лексика! «Это не Репин. И.Репин». Вот и идут ширнармассы читать оналитегу откровенно тенденциозную, с прущей из каждой строки проекцией, со страхом критика перед подавленными, неодобренными желаниями: нажраться колбасы и на порнушку пошликать.

О сетевые критики! Когда ж вы себе признаетесь, что у вас есть Тень? А то помню одного такого кролика, яростно ругавшего меня в комментах к далинской рецензии на мою книгу: Ципоркина пишет о сумасшедших, о переживших насилие, вот у них есть Тень, а у меня, здорового человека, Тени нет и быть не может! Вампирчики мои кавайные, Тень есть описанный К.Г.Юнгом архетип, представляющий собой относительно автономную часть личности, складывающуюся из личностных и коллективных психических установок, не могущих быть принятыми личностью из-за несовместимости с сознательным представлением о себе. Теневые бессознательные содержания воспринимаются через проекцию и подлежат интеграции в целостную структуру личности. Тень есть у всех. В запущенном случае — в форме альтер-эго.

Понимаю, что на некоторых ресурсах подросли новые поколения мелкотравчатых имхоносцев. На общий смысл настоящей книги они натянуться не в силах, поэтому уменьшают глобус до размеров батт плага, он же анальная пробка. Смажь и сядь, как говорится.

В качестве примера приведу тип рецензии, которая в наше время н##бически популярна среди существ, перечитавших трэша и фанфикшена. Все эти создания (не знаю, отчего, но среди них неимоверное количество ипонских ников, всех этих Окаку-на-Х%яку, с приложением лупоглазых уке или прищуренных семе) роются в книгах, как в сору, выискивая знакомые приемы — и по факту нахождения приема приписывают автору свои хотелки. Причем неважно, пожилая ли это лесбиянка-малярша с Урала, Великая Писательница Всея Армады или молодайка-фикерша родом с Фикбукленда. Пишут они гомогенное… Ссылок не даю, брезгую. Кому интересно, гуглите, но эти три цитаты отражают весь потенциал критика Сайка-Койка-по-ипонски.

Максим Далин известен тем, что расписывает в своих книгах социально не одобряемые отношения между людьми. Главный герой «Убить некроманта» — бисексуален, что вызывает неприязнь у некоторой части читателей. Впрочем, точно также некоторая часть читателей (преимущественно женского пола) в восторге от этого введения. Сами по себе сексуальные предпочтения героев не должны нас занимать, но в «Лестнице из терновника» половой вопрос ставится во главу угла, и поэтому его стоит рассмотреть поближе.

Куда уж ближе-то. Книга о другом, милая Сайка-Койка-Сексу-Хотца. Если не можешь увидеть в книге ничего, кроме возможности #бли между мужиками — может, вернешься на фикбук? Там такого много, рассматривай хоть в лупу и хоть до пятого оргазма.

…меня волновало, зачем было создавать такую сложную систему взаимоотношений, если можно было сделать мир, в котором попросту не порицается гомосексуальная связь?

Действительно! Зачем такие сложности, когда можно ишшо лучче сделать — написать фанфичек с МПРЭГом — мужской беременностью, омегаверсом, течками, нахождением своей пары по запаху и недельным секс-марафоном? И всех персов назвать приятными японообразными именами вроде Х#раку, Сисяку, Анусики. Нет, блин, развели тут всякие ксенофилические сложности.

Соль происходящего в том, что мир не выглядит иным, он выглядит как наше средневековье со врезанной в него системой половых отношений. Логика романа в некоторых местах не выдерживает критики. Усугубляет ситуацию то, что идеалом красоты аборигенов является бисенен: то есть гламурный, ухоженный, худощавый и смазливый мальчик. И большая часть аристократов очень красивые бисенены. Для сравнения: довольно симпатичный землянин – этнограф, прилетевший скрытно изучать планету – для аборигенов просто ужасен из-за недостаточно гибкой и худощавой фигуры. Как не посмотри, а всюду клин – автор будто издеваясь, дает читателю то, чего полно в треше от Армады, то от чего нормальных людей давно тошнит.

Да он издевается над читателем, который просто хочет бисененов! Нет, впиндюривает еще какого-то этнографа, который всю малину обоср@л бесконечными напоминаниями, что перед нами другой биологический вид, другая культура, другая планета. Не дают, понимаете ли, помастурбировать спокойно критикам с ипонскими сексуальными наклонностями.

Абсолютизация приема, превращение его в определяющий фактор, наблюдается повсеместно — и у постмодернистов, и у фикоманов. До них не доходит мысль, что прием сам по себе не более чем инструмент, сила, которая не бывает плохой или хорошей. Она может быть созидательной или разрушительной, чрезмерной или недостаточной, эффективной или бесполезной. Но она не может определить качество текста.

Если автору необходимо показать, как его герои дошли до жизни такой, он волен писать об извращенцах, сумасшедших, алкашах, гермафродитах, преступниках, ксенофилах и ксенофобах. Дикость как-то осмеянной мною драконо#бли заключается в ее бесцельности и в мертвом обоснуе, валяющемся ошметками по всему тексту — но не в самом факте соития с существом другого биологического вида. А уж возмущаться тем, что описана инопланетная культура, где женщин нет, все инопланетяне двуполы и размножаются диковинным для землянина способом — здесь мы имеем тяжелый случай внедрения в мозг заржавленных духовных скреп.

Простое правило: «Оцени текст, а не фишку» — а не доходит. Так и хочется сетекритикам поклеить ярлычки «свой-чужой» на литературные приемы, на сюжетные ходы, на принадлежность к жанру — лишь бы не заниматься разбором собственно текста. Вдруг все поймут, что ни хрена они не критики, а всего-навсего блохоискатели?

Материал: http://inesacipa.livejournal.com/669463.html