Ще не вмерла Украина
«Международный террорист» по версии Киева, ополченец ДНР Павел Раста снова в эфире:
Прячу телефон в наплечный карман горки, и в этот момент здание казармы снова надсадно вибрирует. Прилетело не по нам, но близко и я инстинктивно пригибаю голову. Утро пятницы встречает просто невообразимым богатством звуков за окном.
— Ну, как тебе наши серые будни?
В курилку заходит Кипиш, интендант отряда.
— Офигеть, как классно, Коля. Бодрит.
Я глубоко затягиваюсь вонючей сигаретой «Хортица» — дешёвой отравой, которую нам выдают в качестве табачного довольствия. Претензий к качеству ни у кого нет: это лучше, чем ничего.
— Не то слово. – Кипиш нехорошо усмехается. – Слышишь, как громко падает? Это танки.
— Да ладно? Это откуда ж они лупят?
— С Карловки и с Песок. Заезжают на высотки и бьют по навесной. Укроп набрался опыта.
Резким щелчком выбрасываю окурок в окно. Скрывать раздражение очень трудно, но надо. Впрочем, такие здесь все: внешне бравые и подчёркнуто лихо равнодушные к происходящему. Все улыбаются. Все травят анекдоты. Все делают вид, что их запредельной крутизне подобный цирк даже не интересен… А зубы скрипят. И глаза становятся мёртвыми. Там, за окнами, горит и осыпается бетонной крошкой их город. Место, где живут те, кто им дорог. Его разносят в прах твари, пришедшие Бог его знает откуда и Бог его знает зачем. Те, до чьего горла мечтает дотянуться каждый из нас. День за днём. Неделю за неделей. Месяц за месяцем. Каждый из нас слышал как, прикрываясь перемирием, гады стреляли и стреляли исподтишка. Каждый из нас знал, что, под прикрытием договора, они стягивали на позиции всё новую и новую технику, подвозили боеприпасы, сгоняли эшелонами свежее пушечное мясо с промытыми мозгами. Мы видели, как те, кто приезжает сюда из Винницы, Львова и Киева, нашивали себе на форму шевроны с надписью «Рабовладелец», и знали, по чью душу они это шьют. И ничего не могли сделать. Потому, что, пока они сами не рванулись вперёд, нам надо было стоять на месте. ИМ нарушение перемирия простят. НАМ – никогда. И, похоже на то, что они, наконец, решились.
Новые обстрелы Донецка начались ещё неделю назад, вскоре после Рождества. Но то, что мы видели сейчас, было чем-то запредельным: второй день город просто стирали с лица земли. Вторые сутки его мешали с грунтом из всего, что было в арсенале бандеровцев: весь букет известных нам РСЗО, миномёты, гаубицы, танки. Расстреливали, не прерываясь ни на минуту, ни на секунду. И каждый из этих звуков означал, что кто-то погиб. Что кто-то остался без дома. Что кто-то потерял близких. И каждого из нас накрывало чёрной волной самого сильного страха из всех, существующих в природе: страха не за себя – страха за тех, кто нам дорог и на кого сейчас с неба падает смерть. С этим страхом ничего нельзя сделать – он бьёт на уровне инстинкта, древнего, как сам мир. Я не был исключением. Мне тоже было, за кого бояться. До молчаливых судорог. До безмолвной истерики. Этот дикий, первобытный ужас выматывал. Он не давал спать и есть. И он был внутри. Он был надёжно спрятан под маской весёлого безразличия. Не только у меня. У каждого из нас.
— Какие новости, Кип? – я вдруг обнаруживаю, что у меня в зубах дымится новая, но уже наполовину искуренная сигарета. И когда я успел?
— Да никаких. Всё та же хрень. – Кипишь тихо матерится. Хотя, кого здесь стесняться, спрашивается?
Дверь хлопает и в казарму шатающейся походкой заходит Саня. Боец, родом из Снежного, осевший в Донецке не так давно, но успевший повоевать и здесь, и в родном Снежном. Он возвращается из увольнения. И он пьян.
— Здорово пацаны! – он улыбается во все зубы, оставшиеся у него после сорока с лишним лет жизни.
— Не понял, Саня! Ты чё? – После минутного ступора я прихожу, наконец, в себя.
— Через плечо, Паша. – Саня продолжает широко улыбаться. – Кухня и сортир.
— Чего? – не понимаю я.
— Кухня и сортир. – повторяет он. – От моего дома остались кухня и сортир. Я бомж, пацаны…
Он поворачивается и бредёт в свой кубрик, тяжело опираясь на перила. Мы молча смотрим ему вслед.
Есть не хотелось и я решаю чуть отложить ужин. Захожу в курилку. Там курят Крот и Боня – совсем молодой парень, боевое крещение получивший под Славянском. Здесь много таких, как он – пацанов, ставших солдатами. Это не хорошо, и не плохо. Это реальность того слоя Сумрака, в котором мы находимся. Спорить с ней бесполезно. Да и смысла нет.
Здороваемся, я чиркаю зажигалкой и делаю первую затяжку. Краем глаза вижу в дверной проём Кипиша, шедшего по расположению с телефоном в руке и вдруг застывшего столбом. Он молча и сосредоточенно слушал то, что говорили ему из телефонной трубки. И не двигался. Вообще. Это длилось всего несколько секунд, после чего он резко убрал трубку в карман, выпрямился и очень громко произнёс (именно произнёс, но так, что, казалось, его было слышно в каждом уголке здания):
— Боевая тревога! Построение через 5 минут!
Едва закуренная сигарета летит на пол. Мы резко рванулись по комнатам, быстро натягивая разгрузки, бронежилеты, хватая оружия, к которому на ходу примыкали обоймы и магазины. Оцениваю боекомплект: один рожок, ни одной гранаты, одна пачка бинтов. Хреново. Очень хреново.
— Шекспир! – В комнату влетает Кипиш. – Обзвони тех, кого нет на располаге. Быстро! Времени нет!
— Что случилось, Кип?
— Караим звонил. Массированные прорывы по всей линии фронта. Началось.
Хватаю телефон. Секунду медлю и быстро набираю номер, который знаю наизусть. Не относящийся ни к отряду, ни к армии ДНР. В трубке весёлый голос.
— Привет!
— Слушай внимательно, у меня мало времени. – Зажимаю трубку плечом, одновременно судорожно натягивая берцы. – Хохлы пошли на прорыв. Нас подняли по боевой. Бери своих и идите в убежище. Я не знаю, чем всё это кончится в ближайшие часы.
В трубке молчание.
— Ясно.
За окнами вдруг раздаётся гул. Где-то поблизости дала залп батарея «Градов». Я быстро кладу трубку и начинаю с невероятной скорости звонить нашим парням. Дозваниваюсь не до всех – связь начинает ложиться. Понятно.
Бегу на построение и смотрю на часы. Четыре с половиной минуты. Это как я всё успел-то? Да уж, в такие моменты время ведёт себя по-особенному. И пространство тоже.
Караим уже приехал. Он – военный комендант Донецка и наш командир. Бритый наголо бородатый мужик в папахе с погонами подполковника. За пару лет до войны он ушёл в запас из системы МВД и взялся за оружие в первый же месяц в родном Енакиево. Мы выстроились.
— Бойцы! Существует угроза прорыва врага в Донецк. Наша задача патрулировать опасные места, в которых это может произойти. Кроме того, в город уже просочились ДРГ противника. Это мобильные миномётные группы, цель которых – парализовать наши военные коммуникации. Нам ставится задача прочёсывать город с целью их выявления и, в случае обнаружения, принимать бой. Но первоочередная задача – возможные места прорыва. Всем всё понятно?
Нам понятно. Вторая линия обороны города, к которой относился гарнизон Донецка, знала свои задачи давно. Мы знали и мы ждали.
Разбиваемся на группы. Мы с Таксистом попадаем в группу, которой командует Сфинкс. Сразу выезжаем в свой сектор. Смотрю в окно машины: город продолжает жить своей жизнью. По улицам гуляют люди, никто никуда не спешит, не бежит, не прячется. Только немногие, пока что, знают, что в нескольких километрах от них двадцать минут назад разверзся Ад и твари, которых он исторг из своей утробы, как раз сейчас рвутся вперёд. К ним. К их домам. К их жизням. К этим самым людям, гуляющим по ночным улицам города. К их детям, жёнам и матерям. И, возможно, мы – единственные, кто окажется между тварями и людьми. Н-да. Что тут скажешь?
— Смотрите, парни. – Сфинкс спокоен. Он такое уже видел. – Попытаться прорваться в город «по-тихому» они ещё как могут. Возможные направления мы сейчас и будем окучивать. В случае если они полезут здесь, наша задача: доложить о месте прорыва, обозначиться стрельбой и продержаться, сколько хватит…
— Чего хватит?
Сфинкс секунду молчит.
— Нас.
Он не продолжает. Мы всё поняли. В нависшей тишине сухо клацнуло пять затворов и пять предохранителей.
Выезжаем на окраину. Более или менее нормальная (даже по донецким нормам) дорога закончилась уже десять минут назад и белое «Рено» скачет по колдобинам размером с айсберг. Прихваченные крещенским морозом грязевые торосы скользят и передвижение по ним превращается в экстремальные гонки. Нам нельзя ехать медленно. Возможно, времени у нас даже меньше, чем мы думаем. Едем в тишине, внимательно вглядываясь в тёмные сгустки ночи за окном. Только Таксист и Сфинкс впереди периодически о чём-то коротко спорят. Два офицера советской армии – они не очень ладят, но сейчас это не имеет значения. Периодически то там, то тут вспыхивают фары гражданских машин. Они передвигаются как-то крадучись, испугано. Непонятное, безотчётное напряжение уже начало заползать в город и впиваться в его жителей своими невидимыми ледяными когдями. Этого невозможно объяснить словами. Это можно только почувствовать.
Машина выкатывает на возвышенность. Здесь дорога идёт по длинному извилистому холму с прекрасным обзором в одну из сторон. Или это насыпь? Не знаю. Высоковато для насыпи, наверное. Моё окно и мой угол обзора направлены в противоположную сторону. Туда, где ночные деревья заслоняют и без того непроглядное небо своими голыми, лишёнными листьев густыми ветвями.
— Твою мать! Вы туда посмотрите.
Мы все оборачиваемся в направлении, указанном Сфинксом. Там, в низине под нами, раскинулась Макеевка. И оттуда, с её тёмных улиц ввысь взлетали, уносясь в даль, огненные стрелы ракет. Уносясь туда, откуда надвигалась тьма. Мы не могли её видеть. Все законы природы противились этому. Но я готов поклясться, что чувствовал её. Чувствовал почти физически этот тёмный вал, пришедший в движение и пытавшийся затопить нас и этих людей внизу. Небо светилось и сверкало. Оно было иссечено огненными бороздами и пульсировало, словно поверхность озера лавы. Жуткое и, одновременно, захватывающее зрелище, от которого невозможно отвести глаз. Битва Света и Тьмы. Вот, значит, как она выглядит.
Через три часа получаем приказ вернуться в казарму. За это время я уже сто раз пожалел, что не поел. Но, может, оно и к лучшему: в случае «не дай Бог» гораздо более желательно, чтобы у тебя были чистые кишки.
В казарме нам дают меньше часа на то, чтоб поесть и перевести дух. У меня уже два запасных рожка на 5,45: парни поделились. Интересуюсь у Белоруса, есть ли у него лишняя граната. Каждый из нас хочет иметь хотя бы одну. И каждый знает, зачем. Белорус качает головой:
— Шекс, у меня всего одна.
— Ну, ничего, брат. Если что – обнимемся.
Оба нехорошо улыбаемся. Мы поняли друг друга. Здесь вообще все и всё быстро понимают.
Получаем новый приказ. Нас выдвигают на охрану маршрутов подвоза боеприпасов к нашим батареям. ДРГ врага ведь не просто так просочились в город.
Таксист протягивает мне бронежилет.
— Шекспир, дарю. Это «четвёрка», броня – что надо.
Примеряю обновку. Бронник самодельный и тяжёлый. Но другого нет.
— Спасибо, Серёга.
Тот кивает. Таксист – человек серьёзный. Воевавший в Афганистане и в Чечне, куда он, уже будучи гражданином другой страны, поехал по контракту. Возможно, он был самым опытным бойцом в отряде. В отряде Серёгу уважают все. Не за послужной список. За честность. И тягу к справедливости. Он всегда вёл себя безукоризненно. Просто по человечески. Недавно он вышел из госпиталя: контузия, пережитая им в самом начале Русской Весны, дала осложнения – в мозгу возник сгусток крови, что едва не привело к инсульту. Но, только встав на ноги, он сразу же вернулся в отряд и выполнял все обязанности наравне с остальными, периодически глотая горсти таблеток. Воевать против бандеровской мрази он пришёл в первые же дни революции. Кто-то говорит, что война на Донбассе – религиозный конфликт? Так вот Таксист – католик. Но его отношение к т.н. «единоверцам» из Галиции ничем не отличается от нашего. Потому, что эта война – не война религий или обрядов. Это война Добра со Злом. И каждый сделал в ней свой выбор вне зависимости от того, как он молится и молится ли вообще.
— А я думал, нас на Авдеевку отправят, пацанам помочь. – Таксист заметно погрустнел.
— Не ты один так думал. Я тебе даже больше того скажу: поговаривают, что первоначально приказ был именно такой. Но потом в Донецке укропские диверы повылезали и встал вопрос ребром: или мы отгоняем их от коммуникаций, или пацаны на Авдеевке остаются без огневой поддержки.
— Да понятно. Но от этого ж не легче.
Я с ним согласен. Но кто-то должен заниматься и этим.
Снова выезжаем в город становимся на большом т-образном перекрёстке напротив вымершей несколько месяцев назад автозаправки. Вообще, такие вещи, как АЗС, аптеки и магазины в Донецке – понятия крайне бренные. Половина из них теперь существует только в виде учреждений-призраков, радуя глаз весёлыми вывесками о скидках и тяжёлыми замками на дверях. Многие из них, периодически, то открываются, то закрываются снова. Насколько хватит нервов у хозяев и насколько им позволяет работать суровая экономика города в осаде.
— Останавливаем и досматриваем все проезжающие машины. Проверяем документы. – Сфинкс расставляет нас по секторам.
Перекрываем дорогу. Машин мало. Народ попрятался, да и время позднее. Ещё более редких пешеходов досматриваем так же: корректировщики вражеского огня по-прежнему шныряют по городу, да и комендантский час никто не отменял.
Через полчаса пошла первая колонна. «Уралы», загруженные длинными ящиками с «огурцами», один за одним начали с глухим рычанием выныривать из-за поворота, тускло светя фарами. Они ехали не торопясь. Груз, который они перевозили, не любит суеты. Они ехали и ехали длинной чёрно-серой колонной, десяток за десятком скрываясь в тёмной трубе улицы справа от меня.
— Ух, как их много. – Иртыш, ещё один боец нашей группы, меланхолично закурил. – И это всё подарки укропам. У них сегодня просто праздник какой-то.
Мы посмеялись. Лихо, но не весело. Потому, что «праздник» был и у нас тоже: грохот «входящих» доносился то с одной стороны, то с другой. Земля ощутимо подрагивала. Воздух то оглашался завыванием, то бил по мозгу разрывами, то разражался злым стрёкотом тяжёлых пулемётов, долетавшим из аэропорта. Там сейчас жарко. Там сейчас танки. ИХ танки. Которые не могут продвинуться ни на сантиметр – ни на дюйм не в состоянии сдвинуть с места вставших насмерть парней из «Востока», «Спарты» и «Сомали». Мимо нас в ту сторону периодически проносятся микроавтобусы с подкреплением и кареты «скорой помощи». Мы молча провожаем их взглядом.
— Хрень какая. – общую мысль выражает Таксист. – Лучше бы нас туда послали.
Ему никто не ответил. А что тут, вообще, можно сказать?
— Погодите, ещё успеем. – Сфинкс поправляет автомат и указывает нам на фары очередной приближающейся машины. – Этого дерьма на всех хватит.
Да уж. На всех… И надолго.
Внезапно где-то за дальними домами глухо, но громко заревело. А через несколько секунд небо у нас над головой расцвело яркими, быстро угасающими росчерками взлетающих «Градов». Они летели и летели, как огненные метеоры, и ничто не могло противостоять этой грозной, неумолимой силе. Батареи, боеприпасы для которых недавно провезли через наш пост, начали работать, сплошным частоколом выпуская в ночное небо неистово пылающее возмездие. Яростный меч Немезиды, летящий в тех, кто сейчас «доблестно» расстреливает гражданские кварталы Донецка.
Мы, невольно, застываем с открытыми ртами. Вот это да.
— Привет укропам. – говорит Иртыш и удаляется в направлении ночного ларька за горячим чаем. Стоять нам здесь ещё долго. А холод уже вполне отчётливо начинает заползать под разгрузки и бронежилеты.
Поправляю амуницию. Сколько ж килограммов на мне надето? Броник-четвёрка, разгрузка с боекомплектом, автомат… Слегка подпрыгиваю. Да уж. Начинаю понимать средневековых рыцарей с их латами. А ведь, по большому счёту, с тех пор очень мало что изменилось. Только детали. А суть одна и та же.
— Посмотрите туда. – Вернувшийся Иртыш вдруг резко ставит пластиковые стаканы с чаем на бордюр и вскидывает автомат.
Мы смотрим. На расстоянии ста метров от нас останавливается машина. Джип, марку которого мы различить не можем. Постояв минуту, она резко разворачивается и уезжает. Мы переглядываемся. Диверы? Может да, а может нет. Преследовать их мы не станем в любом случае. Во-первых, уже не догоним, а, во-вторых, скоро должна пойти новая колонна с ракетами для наших батарей. Что будет, если в наше отсутствие с ней что-то случится? Кто даст гарантию, что коллеги этих «ночных джиперов» как раз сейчас не ждут именно таких наших действий в переулке поблизости? Это укропские генералы умом не блещут. А вот с их ДРГ всё иначе. Сильно иначе.
Ближе к пяти утра артиллерийская перестрелка внезапно начинает стихать. Нас отзывают в казарму. Сфинкс, коротко переговорив по телефону с Караимом, сообщает нам:
— Их прорывы отбиты. На всех участках фронта.
Уже в казарме смотрю на себя в зеркало. «Но и рожа у тебя, Шарапов» (с). Как будто вагон угля перекидал.
Ратный труд.
хороший псто.